— Я туда не пойду, — заявил он однажды, подозрительно глядя на парочку кустов у дороги.
— Там чары? Засада? Враги? — Я жутко обрадовалась, что заполучила в помощники дракона с их легендарным чутьем.
— Мне не подобает ходить по земле. Мой удел — реять в небе и сидеть на вершинах самых высоких гор! — надменно заявил Воротник.
И это говорил тот самый дракончик, который совсем недавно умудрился вываляться в грязи от кончика хвоста до кончика носа, целиком осушив при этом крохотную лужу. И назвать его зеленым нытиком я уже не могла. Теперь он замечательно сливался цветом с землей.
— Да? Ну и хорошо. До встречи. Буду в твоих горах — обязательно навещу.
Мышак двинулся дальше по тракту.
— Да я! Ты! Х'иссин!
Догнал он нас довольно быстро. И если бы это был единственный раз.
Не могу. Не буду. Я это не ем. По этому не хожу. Не встаю так рано, не ложусь так поздно, сплю не так, не так просыпаюсь, и вообще, как я смею! Иногда мне достаточно было на него прикрикнуть, иногда — припугнуть коровой или просто пригрозить, что оставлю одного. Обычно за этим следовал поток хныканья и нытья, а потом мятеж прекращался. Дракончик постепенно смирялся. Он бунтовал все меньше, взбрыкивал все реже и к вечеру третьего дня лишь изредка вполголоса ныл о неподобающем обращении с королем, сразу же смолкая под моим грозным взглядом. Как только его терпели родители? Хорошо, что я знала о его главном страхе — коровах. При одном упоминании о них, только лишь услышав хоть какое-то подобие мычания или звона колокольчика, Воротник тут же прилипал к ногам Мышака. Странно все это было — особенно если сравнить с его обычной безрассудной храбростью. Почему он их боялся? Я не знала. А Воротник молчал наглухо, прикидывался глухим и удирал вперед, как только я начинала расспросы. Ну и ладно. Слушался — и это главное. Все-таки я была нужна маленькому вредному королю — чтобы защитить его от коров или еще каких-нибудь созданий, не собирающихся трепетать перед маленьким повелителем небес.
— Полезай в мешок! — приказала я Воротнику позже, учуяв дым.
Чуть в стороне от дороги был лагерь лесорубов, в котором охотно приняли Странствующую, подгадавшую к ужину. Судьба была ко мне милосердна. Знак белки позволил выступить хоть и без музыки, зато всего лишь со стихами. Лесорубы с семьями, собравшиеся у одного большого костра, с восторгом встретили шуточную балладу о Рыжем Шване и Глупом Казначее. Так что вскоре я черпала в свой черед вкусную рассыпчатую кашу, хрустела луковицей и грелась у костра. Мышак с вещами остался где-то у коновязи. Немного посидев, я пошла проверить своих четвероногих.
— Хороший, красивенький, — услыхала я детский голос, — На тебе сахарку. Славненький! Теплый!
Я подошла поближе и чуть не упала. Три девочки лет шести — восьми наперебой гладили, угощали и восхищались Воротником. А забывший о королевском достоинстве негодяй вовсю умильно косил глазом и даже ухитрялся вилять хвостом.
— Ой, тетенька, какая у вас ящерка красивая! — обратилась ко мне самая бойкая из малявок.
— Что ты там нашла, Лиенна? — заинтересовалась шумом одна женщина.
Я лихорадочно придумывала объяснения. В голову не лезло ничего. Но Лиенна мне помогла:
— Ой, мама, у тети ящерка дрессированная! Красивая такая, умная! И крылья у нее — как настоящие! А что она умеет, тетенька? Поет?
— Танцует, — брякнула я. — И поосторожней с крыльями, девочка, они крепко пришиты, и ящерке будет больно.
— Ура, ящерка сейчас нам станцует! — захлопал в ладоши какой-то мальчик.
— Еще как! — мрачно ответила я и украдкой показала Воротнику кулак.
Под всеобщий детский восторг Воротник плясал, прыгал и извивался. Он танцевал под мою музыку, потом под скрипку здешнего музыканта, потом — под хлопки в ладоши и крики.
А я устала отвечать на детское «А можно я его за хвост дерну?» и взрослое «Из-за моря, должно быть, привезли? Там, я слышал, таких много — один в один драконы, но глупые и без крыльев». Рассказав всем, что да, он очень глупый, и нет, тягать за хвост, тыкать пальцами в глаза и ездить на нем нельзя — укусит, я махнула на все рукой и отправилась спать. По всему было видно, что Воротник справится. И зачем я ему вообще сдалась? Непонятно.
— Лина! Лина! — зазвучал, раскалывая мои сны, тревожный женский голос. — Лина, куда ты спряталась?
Я чуть ли не с облегчением проснулась. Сон был довольно тяжелым. Уже занимался серый рассвет, кое-где в тумане ходили люди, все больше голосов звало Лину. Я зябко поежилась под одеялом, потянулась протереть глаза и больно царапнула лицо. Корка. На моей руке была застывшая темная корка. Я села и огляделась. Темные потеки покрывали плащ, влажно блестели на траве справа от меня и уходили к кустам неподалеку, из которых торчал вздрагивающий зеленый хвост и слышалось хрустящее-урчащее чавканье.
— Лина! — послышалось неподалеку.
— А-а-а! — завизжала я во всю мочь.
Ко мне метнулась перепачканная зеленая морда, но я успела накрыться плащом.
— Помогите! — приглушенно звала я. Кругом крепли встревоженные голоса, потом чьи-то руки стянули с моей головы плащ.
— Что случилось, госпожа Странствующая? — участливо поинтересовался староста лагеря. Вокруг меня столпились, считай, все взрослые. И среди них просунул окровавленную морду Воротник, с самым что ни на есть невинно-испуганным видом.
— Тттт, Лина, — сумела выдавить из себя я, тыча пальцем в кровожадное чудовище.
— Простите, госпожа Странствующая, недосмотрела я, — выступила вперед одна женщина. — Но одно хорошо — теперь вашу зверушку дня два кормить не надо!
— Чего? — Меня начинало тошнить.
— Да, ох уж эти дети! — подтвердил еще один голос. — Говорили же ей, не трогай ящерицу! Так нет, не послушалась! Вы уж простите нас, Странствующая, не сердитесь!
Еще немного, и я упала бы в обморок от этих людоедских разговоров. Но в это время в круг за руку втащили ту самую Лиенну, и после строгого шиканья матери она робко повинилась:
— Простите, тетя Странная, это я вашей ящерке кушать дала!
— Со всего лагеря свеклу ему стащили, — со смешком подтвердил кто-то из толпы.
На подгибающихся ногах я встала и подошла к кустам. Раздвинула ветки. Десятка два погрызенной свеклы лежало в темной луже свекольного сока. Я оглянулась, нашла взглядом Воротника. Дракончик попятился и спрятался за спинами детворы.
Глава девятая О ТОНКИХ НАМЕКАХ
— Ну скажи, зачем ты вылез из мешка?
Дракончик только страдальчески вытянул шею и икнул. Этот вопрос я задавала уже раз десятый. Негодяй успел повиниться, признаться в любви к сладкому, в том, что у него зачесалась лапа, что укусила через мешок собака и что ему послышалась, что я зову на помощь. Деваться ему было некуда. Воротник лежал поперек седла передо мной. Сил облопавшегося дракончика еще хватило на то, чтобы выйти из лагеря. Мышак привычно стал делать вид, что устал, ранен и вообще хромает, я привычно стукнула его каблуками и пригрозила хлыстом, и мы уже успели проехать шагов тридцать, когда за спиной раздался жалобный писк. Запыхавшийся Воротник едва переступал лапами, волоча раздувшийся живот по земле. Так он оказался на лошади передо мной, но вместо отдыха заполучил суровый допрос. Настроение у меня было подходящее — всю ночь во сне я стояла перед огненной стеной, которая бубнила мне что-то непонятное. Так что утром у меня даже ноги будто затекли, и жалеть Воротника я не собиралась. Иногда он соскальзывал с седла, исчезал в кустах, но покорно возвращался.
