к жалованью… нет, Сергей, мои люди так же ходят под богом, как и все.
— Монахи не есть бог!
— А кто есть бог?
— Откуда я знаю? Знаешь, когда я последний раз был в церкви?
— Бог не есть церковь. Ибо сказано… как там… короче, истинная вера внутри и не видна постороннему взгляду, а все, что видно — либо отблеск, либо лицемерие и фарисейство.
— Хрен с ним, с фарисейством. Что делать будем?
— Дальше поедем.
— А эти?
— А что эти? Не хоронить же их! Очнись, Сергей! У нас нет времени, нам надо торопиться в Москву. Чем быстрее мы выберемся из этих краев, тем позже на нас начнется облава.
— Сдается мне, что она уже началась.
— Это еще только цветочки. Поехали!
И мы поехали.
2
День прошел без приключений. В какой-то момент загадочный крест на моей груди
Дорога размокла, лошади плелись шагом, непрестанно оскальзываясь, и при всем желании мы так и не смогли покрыть за день больше тридцати километров, из которых десять были потрачены на то, чтобы выбраться на тракт.
Путешественников на тракте было мало и это неудивительно, если посмотреть на календарь. В моем мире, где все магистральные дороги залиты асфальтом уже добрую сотню лет, люди давно успели позабыть, что такое осенняя распутица. Здесь это помнят. За целый день нас никто не обогнал, а навстречу попалось всего две группы всадников, в одной было два человека, в другой — три. Это были молодые дворяне при саблях и пистолетах, они настороженно косились на двух смердов на подозрительно хороших лошадях, но никто из них не рискнул поинтересоваться, что мы делаем на большой дороге в добром десятке верст от ближайшего населенного пункта. Может, и хорошо, что наши автоматы так плохо замаскированы, иначе пришлось бы потратить время и патроны на ненужные стычки. А так, увидев под рогожей странную выпуклость, оценив ее очертания и мысленно представив себе обрез пищали, юные дворяне старательно отворачивались, мы отъезжали на обочину, вежливо уступая дорогу благородным господам, после чего и мы, и они спокойно продолжали путешествие.
В распутице есть и свои достоинства, Аркадий предупреждал, что к вечеру у меня будут сильно болеть бедра, но вечер настал, а никаких неприятных ощущений все еще не нет. Но, наверное, лучше бы погода была нормальной для этого времени года. Тогда у меня болели бы ноги, но заночевали бы мы не в Шараповом Яме, а в Подольске или даже в Щербинке.
Постоялый двор Шарапова Яма напомнил мне 'Гарцующего пони' из голливудской экранизации 'Властелина колец'. Такое же покосившееся бревенчатое здание, тот же сумеречный полумрак, те же неясные силуэты, снующие во тьме от конюшни к трактиру и обратно. Я остался с лошадьми, а Аркадий пошел договариваться о комнате.
Когда мы подъезжали к Яму, я выразил сомнение в том, стоит ли останавливаться на ночлег в официальном, если можно так сказать, заведении. Аркадий ответил, что сейчас не май месяц, а ноябрь, и полевая ночевка в это время года — не самый приятный способ провести время.
— В моем мире, — сказал я на это, — на всех больших дорогах через каждые пятьдесят верст стоят посты дорожной стражи, а в каждой гостинице имеется по крайней мере один стражник, в чьи обязанности входит докладывать о подозрительных гостях.
— Справимся, — отмахнулся Аркадий. — Пара монет кому надо решит любые проблемы, кроме того, здесь меня знают в лицо. Хозяин этого двора сволочь, но не дурак, он понимает, что случится с его заведением, если мне не понравится, как здесь со мной обошлись.
— А что случится?
— Сейчас — ничего. Только он еще не знает, что монахи согнали моих людей с насиженного места. А если бы их не согнали, они обязательно отомстили бы за своего князя. Кроме того, не забывай, у меня есть слово. Одна молитва, и конюшня вспыхнет, как береста в печи.
Чтобы не дразнить случайные взгляды, еще на подъезде к Яму автоматы и гранаты перекочевали в объемистый сверток, притороченный к крупу моего коня. Под дубленкой ждал своего часа пистолет, но я надеюсь, что его час настанет не сегодня. Судя по тому, по какой широкой дуге обходят меня другие посетители постоялого двора, можно надеяться, что никто из них не отважится выяснить, что именно хранится в загадочном свертке.
Хорошо, что, вернувшись из армии, я отрастил бороду. За все время пребывания в этом мире я не встретил ни одного бритого лица, видимо, указ Петра Первого о брадобритии так и не коснулся этих краев. С другой стороны, нехорошо, что моя борода такая короткая и так аккуратно подстрижена, потому что из-за этого мое лицо сразу бросается в глаза. Наверное, именно поэтому я вызываю такое беспокойство — по одежде крестьянин, а по облику совсем даже нет. Интересно, за кого меня принимают — за разбойника, переодетого стражника или дикого монаха?
Аркадий вернулся быстро, выглядел он довольным и от него ощутимо попахивало спиртным.
— Расседлывай коня, — отрывисто бросил он, — я обо всем договорился, Васька Косой меня еще помнит. Даже странно, столько лет прошло… Короче, наша комната последняя по коридору на втором этаже, за жилье Васька денег не взял, за счет заведения, говорит. Боится, засранец, даже клятву потребовал.
— Какую клятву?
— До завтрашнего утра я не должен никому причинять зла, если меня к тому не принудят. Боялся, гаденыш, что я к нему по делу приехал, а как я поклялся, так он аж просиял, даже обещал мимо поста провести. И еще спрашивал, не нужно ли мне продать чего или склад арендовать. Думает, паршивец, что мы с тобой на большое дело едем. В общем-то, он прав, дело и впрямь большое, — Аркадий хихикнул.
— А если ты клятву нарушишь, твое слово потеряет силу?
— Ну да, а как же иначе? Что ты так долго возишься? Дай, я сам, вот смотри, как седло снимается. В следующий раз сам будешь делать. Давай, хватай тюк, пошли.
3
Ужин нам принесли в комнату, Аркадий резонно рассудил, что оставлять тюк с автоматами без присмотра не стоит, а ужинать по отдельности неинтересно. Думаю, это вызвало определенное любопытство среди трактирной прислуги — крестьяне поселились в комнате, а не на сеновале, и даже затребовали ужин в комнату, прямо как господа. Интересно, что они подумают, когда завтра нам принесут другую одежду, более гармонирующую с нашими лошадьми.
Гостеприимство Васьки Косого ограничилось бесплатной комнатой, за ужин он срубил по полной программе, а за одежду, платье, как здесь говорят, Аркадий переплатил, самое меньшее, втрое. А если учесть, что половина комнат на постоялом дворе в это время года пустует, хозяин заведения явно не остался внакладе.
Ночь прошла спокойно, никто не пытался ни вломиться к нам, ни проникнуть по-воровски, все было
