жителей, причем не только мальчишек, но и взрослых и стариков. Даже несколько женщин затесалось в их ряды.
Мы махали руками и ногами почти час, если считать вместе с перерывами. Оказалось, что Усман дерется гораздо лучше меня, и в начале схватки мне пришлось раз десять побывать на земле. Потом Усман стал драться не в полную силу, и я тоже получил шанс отточить свое боевое умение. Я спросил, что это за школа, Усман ответил, что это ушу, он назвал какое-то длинное китайское слово и уточнил, что школа относится к числу внутренних. Я кивнул с умным видом, как будто знал, чем внутренние школы ушу отличаются от внешних.
Потом Усман занялся оттачиванием моей техники боя, я наносил разнообразные удары, он легко отбивал их, а потом объяснял, что в моей технике неправильно. Я набрался наглости и спросил, не согласится ли он учить меня, так сказать, по полной программе, но Усман вздохнул и сообщил, что базовый курс занимает не менее полугода и должен постигаться в полном душевном спокойствии и абсолютной уравновешенности.
— Когда все определится, — сказал Усман, — я буду учить тебя, притом с удовольствием. Ты очень хорошо дерешься для профана. Ты ведь занимался мордобоем в каком-то подвальном клубе?
— Нет, у нас была секция в школе.
— Один хрен. Твой тренер говорил, что это карате?
— Ага. Он еще требовал называть его сенсеем.
— Зря требовал. Ничего, будет время, я покажу тебе, чем искусство отличается от мордобоя.
Стрельцов все еще не было. Мы выкурили две последние сигареты, а потом Усман учил меня метать нож. К концу тренировки нож, брошенный моей рукой, три раза из пяти попадал в стену избы лезвием, а не рукояткой. Усман сказал, что еще два-три занятия, и я буду попадать как надо девять раз из десяти.
Стрельцов не было. Хотелось есть. То ли в древнерусских деревнях не принято завтракать, то ли Тимофей решил на нас сэкономить. Я позвал пробегающего мимо пацаненка лет восьми, он нашел Тимофея и я задал этот вопрос по адресу. Дед ответил, что завтракать, действительно, не принято, а для обеда еще рано, но если почетные гости настаивают, он распорядится. Почетные гости настаивали и он распорядился.
Мы пообедали картофельной похлебкой, в которой плавали редкие кусочки лука и еще более редкие обрезки сала. На соли крестьяне явно экономили. Черный хлеб был черствым, и похоже, что для почетных гостей с него срезали плесень. Но лучше такая еда, чем никакая.
После обеда Усман сказал, что не нужно ждать у моря погоды, надо ехать. Дед Тимофей сообщил, что ближайший город называется Подольск и до него два дня пути, причем неважно, пешком двигаться или на лошади, потому что крестьянские лошади путешествуют шагом и никак иначе. Бывают еще лошади барские, военные и почтовые, они могут долго бежать рысью, но ближе Шарапова Яма их все равно не найдешь. Усман велел подготовить телегу и кучера, и Тимофей удивился, что почетные гости предпочитают путешествовать в телеге, а не верхом, ему даже не пришло в голову, что никто из нас ездить верхом попросту не умеет. Вдоволь наудивлявшись, Тимофей отдал необходимые распоряжения и к крыльцу была подана хорошо знакомая нам телега в комплекте со знакомым нам белобрысым подростком Федькой в качестве кучера.
Когда мы собрались отъезжать, Тимофей упал на колени и нижайше попросил не отбирать телегу и лошадь навсегда, а позволить Федьке вернуться домой, когда в его услугах больше не будет нужды. Усман милостиво согласился. Тимофей нижайше попросил поклясться, и Усман поклялся милостивым и милосердным Аллахом. Дет Тимофей впал в прострацию и на этой ноте мы и покинули деревню Михайловку.
11
Федька явно боялся. Он старался не показывать свой страх, но он боялся. Думаю, каждую минуту ему казалось, что страшные воины в страшной пятнистой броне превратятся в каких-нибудь кощеев и в лучшем случае сожрут его живьем, а в худшем — сожрут его грешную душу, не дав ей никаких шансов попасть в райские кущи или во что они тут верят. Кстати, можно прояснить этот вопрос прямо сейчас, ведь делать все равно нечего.
— Скажи мне, Федор, — начал я, — как был сотворен мир?
Федор испуганно шмыгнул носом, втянул голову еще глубже в плечи и ответил дрожащим голосом, которому безуспешно пытался придать взрослую сиплость:
— Бог сотворил мир за шесть дней.
— А откуда возник первый человек?
— Хватит маяться дурью, — перебил меня Усман, — лучше посмотри вперед.
— Стрельцы, — жалобно выдохнул Федор.
К нам приближался десяток всадников на более-менее приличных лошадях, судя по виду, из тех, что могут некоторое время бежать рысью, а потом не упасть замертво. Эти лошади напомнили мне тех, на которых в наше время ездят боевики по чеченским горам.
Униформа всадников была более чем оригинальна. Длинный стеганый кафтан с прорезями по бокам для удобства верховой езды, высокая шапка с меховой оторочкой, вытертой у всех до состояния искусственной Чебурашки, брюки-галифе, высокие сапоги со шпорами, и все это цвета хаки. Камуфляж, без пятен и разводов, однотонный, как во времена Великой Отечественной, но все-таки камуфляж. Из оружия наличествовали пять огромных ружей, сравнимых по габаритам только с тяжелыми снайперскими винтовками, и четыре тонкие пики с красными флажками, закрепленными около острия. Также стрельцы были вооружены саблями, у тех, кто с ружьями, сабли были поменьше, у тех, кто с пиками — побольше. Десятый всадник, очевидно, командир, имел при себе саблю с трехцветным шнурком на эфесе, нехилую дубину, окованную на конце железными ребрами, два длинноствольных кремневых пистолета в специальных карманах на седле, и бронежилет. Скорее всего, это был просто жестяной лист, обтянутый брезентом, но издали это сооружение выглядело в точности как титановый десантный бронежилет.
Приблизившись метров на сто, всадники перестроились в шеренгу и оказалось, что их не десять, а одиннадцать. Одиннадцатым был монах в сильно испачканной черной рясе, его лицо заросло бородой по самые глаза, так что возраст нельзя было определить даже приблизительно. Монах не имел никакого оружия, кроме двух пистолетов в седельных карманах, но сдается мне, что эти пистолеты достались ему вместе с первым попавшимся седлом, выданным в спешке. Самой заметной деталью в облике монаха было гигантское распятие на груди, которое новые русские называют 'крест с гимнастом'.
Стрельцы развернулись в цепь, Федор попытался было пропищать 'тпру', но был остановлен железной рукой Усмана, ласково похлопавшей его по спине.
— Не дрейфь, малец, — ободрил его Усман, — прорвемся.
Стрельцы с ружьями переместились на фланги, спешились и стали снимать с лошадиных спин железные треноги. Все правильно, только неисправимые оптимисты стреляют с руки из ружья такого размера. Далековато они спешились, с дистанции сто метров попасть в человека из гладкоствольного ружья непросто даже с упора.
Командир стрельцов и монах продолжали движение неспешной рысью, метрах в пяти за ними следовали стрельцы с пиками. Равнение они держали идеально. Я рассмотрел лицо командира, он, оказывается, совсем молодой, вряд ли старше двадцати трех, это окладистая борода придает ему более взрослый вид. Усман тяжело вздохнул и два раза щелкнул предохранителями, приведя в боевое состояние автомат и подствольник. Затвор он не передергивал, так делают только голливудские герои, нормальный человек загоняет патрон в патронник заранее.
Я повторил манипуляции Усмана. Мы молча переместились поближе к краям телеги, чтобы удобнее было спрыгнуть на землю, если понадобится. Мы молчали, нет необходимости сотрясать воздух, двум обстрелянным бойцам все понятно и так.
До всадников осталось метров двадцать, когда юный командир стрельцов поднял вверх левую руку и
