6
Мама заявила, что у нее кончились деньги. Я полез в заначку, оставленную Зиной, и обнаружил, что там ничего нет. Мама, наблюдавшая за моими манипуляциями, пояснила:
— Зина мне разрешила ими пользоваться.
— Ты и их тоже потратила?
Мама смущенно кивнула.
— Там было почти две тысячи долларов!
— Я случайно зашла в казино…
— И все спустила?
— Мне не повезло.
— Замечательно! Взяла две тысячи, пошла и спустила в казино. Ты хоть знаешь, как нам достались эти деньги?
— Зина взяла их у азера с шестого этажа. Я же сама тогда предложила.
— Ты предлагаешь мне еще раз сходить кого-нибудь ограбить?
— А что, трудно? Жалко для родной матери?
— Да ты что, мама, что с тобой творится такое?! Ты хочешь, чтобы я совершал преступления, чтобы ты просаживала деньги в рулетку?
— Не в рулетку, а в покер.
— Ты хоть правила знаешь?
— Теперь знаю.
— Вообще замечательно! Села играть на большие деньги, не зная правил. Великолепно!
— Мне все объяснили!
— И ты сразу во всем разобралась, надо полагать.
— Эти правила очень простые!
— Когда у тебя стрит с дыркой, сколько карт надо менять?
— Одну, конечно!
— Всегда?
— Всегда.
— Обалдеть! Знаешь, сколько времени нужно нормальному человеку, чтобы освоить правила шахматной игры?
— Сколько?
— Не больше часа. А сколько нужно, чтобы научиться хорошо играть?
— Намекаешь, что в покере то же самое?
— Абсолютно. Больше не ходи в казино.
— Лена говорила, в этом нет греха.
— Греха нет, а глупость есть.
— Нельзя так говорить о родной матери!
— Что, остальные аргументы кончились? Переходим на личности?
— Знаешь, как трудно было тебя растить?
— Знаю, очень хорошо знаю, можешь не продолжать. И не надо говорить про неблагодарность, это я тоже слышал.
— Не дашь денег родной матери?
— Не дам. Иди, пенсию сними. Раньше жила на нее и ничего, хватало.
Боже мой, что я говорю! Где снисходительность, прощение, милосердие? Неужели я и впрямь становлюсь антихристом?
— Извини, мама, — сказал я, — я не должен был так говорить. Ты обещаешь больше не играть в казино?
— С чего это я должна что-то обещать родному сыну? Да какое ты имеешь право ставить условия?
— Никакого, — согласился я. — Все, разговор окончен.
Я оделся и вышел из дома. Когда я выходил из квартиры, мама сидела перед телевизором и напряженно пялилась в какое-то дневное ток-шоу для женщин, я не видел ее глаз, но я знаю, что в них стояли слезы. Такой я ее и запомнил.
7
Я вышел из дома в растрепанных чувствах, я шел, куда глаза глядят, и думал, что не имею ни малейшего понятия о том, куда именно иду. Лена сейчас на работе, у нее дежурство, она медсестра в городской больнице, самое подходящее место для святого человека, не правда ли? Вероятно, в ближайшие дни персонал этой больницы ждет потрясение, когда больные начнут выздоравливать один за другим. Нет, к ней я не пойду, незачем отрывать ее от важных дел.
Зину тоже не стоит отрывать от другого важного дела. Впервые за много лет она встретила человека, который не боится вампира, живущего в ее душе, впервые за много лет она полюбила, а когда человек влюблен, все остальные, кроме предмета любви, воспринимаются как досадные помехи.
Пойти напиться? Не хочется. Пойти в какое-нибудь кино? Нет уж, это развлечение не для меня, по мне лучше смотреть фильмы дома на видео, звук, конечно, не тот, зато не нужно слушать смех и комментарии малолетних идиотов. И покурить можно когда захочется, не дожидаясь конца сеанса.
Я успел отойти от дома метров на двести, когда ощутил характерное вздрагивание земли под ногами. Сто пятьдесят два миллиметра, автоматически отметило сознание, фугасный снаряд 'Акации'. Разорвался в отдалении, ударная волна не дойдет, падать на землю не обязательно. Стоп! Какая, к черту, 'Акация'? Я в Москве!
Я обернулся и, само собой разумеется, не увидел ни свежей воронки, ни вспухающего пылевого облака, ни рассыпающихся осколков. Я даже не услышал мощного хлопка, отдающегося в ушах острой болью. А вот раскаты слышны отчетливо, да какие раскаты! Неужели объемный взрыв? Но откуда? И почему так глухо?
В следующую секунду все встало на свои места. Девятиэтажный кирпичный дом, в котором прошла вся моя жизнь за вычетом двух лет, отданных защите родины, покачнулся и начал оседать. Сорокакилограммовый фугас в подвале, рядом с газовыми трубами. Возможно, для усиления эффекта к нему приложили пару газовых баллонов или пять-шесть канистр с соляркой. Я даже догадываюсь, кто это сделал. И я точно знаю, кто за это ответит.
Дом оседал с характерным треском, пока еще тихим и не страшным, почти не слышным на фоне свистящих вздохов раскаленного воздуха, вырывающегося из вентиляционных отверстий подвала, чтобы моментально рассеяться на открытом пространстве. Дом оседал почти вертикально, как будто его подорвали не террористы, а строители-взрывники, которые подрывают старые развалюхи, чтобы потом построить на том же месте дворец для новых русских. То ли террористы все правильно рассчитали, то ли случайное стечение обстоятельств, скорее, второе, для террористов лучше, когда взрываемый дом заваливается набок, так страшнее.
Время замедлилось, наверное, я непроизвольно переключился в ускоренный режим, я смотрел на картину разрушения, задрав голову и разинув рот, и многочисленные подробности фиксировались в памяти, чтобы остаться в ней навсегда.
Оконные стекла трескаются и осыпаются вниз нежно свистящим листопадом. Когда они достигают земли, длинные языки стекла разбиваются в мелкую пыль, которая мерцающим радужным облаком танцует
