— Как
— А как же Саймон?
— А при чем здесь Саймон? — Я непонимающе уставилась на Ноа. — Ты хочешь сказать, что привязанность к своему повелителю, или кто он там для тебя, мешает нашим поцелуям?
— Он хочет назвать тебя своей женой.
— Подумаешь! — Я досадливо передернула плечами. — А я хочу назвать тебя своим мужем! И что теперь?
— Что ты сказала?!
Удивившись столь неожиданной реакции на мои слова, я тихо повторила.
В ответ глаза Ноа засветились таким счастьем, что у меня перехватило дыхание.
— Значит, все взаимно? Значит, ты действительно хочешь выйти за меня замуж? Значит, ты любишь меня?
Не будучи в силах выдавить ни звука из перехваченного спазмом горла, я лишь кивнула в ответ, чувствуя, как вместо того, чтобы петь от счастья, сердце тоскливо сжимается в недобром предчувствии.
Ноа заключил меня в объятия, а затем, глядя в глаза полубезумным от восторга взглядом, торжественно объявил:
— Я же говорил, что смогу очаровать тебя настолько, что ты полюбишь меня и добровольно захочешь выйти замуж!
Некоторое время я непонимающе смотрела на него, а затем, когда смысл сказанных слов все же достиг моего разума, просто потеряла сознание, скрываясь в небытие от ужасной действительности.
Когда пришла в себя, рядом не было ни Ноа, ни Саймона, которыми оказался один и тот же человек, точнее вампир. Я находилась в своей комнате, на кровати, рядом стояли сонные напуганные девчушки, а на подушке сидела Клякса, глядя на меня круглыми от волнения глазами. Увидев, что я очнулась, она тихо, но быстро затараторила:
— Когда я проснулась, тебя не было в комнате, а потом откуда ни возьмись появился потрясающий красавчик с тобой на руках, положил тебя на кровать и испарился, словно его и не было. Что случилось? Кто он такой? Почему ты не говорила мне, что у тебя новый ухажер? Если о нем узнает Саймон, он вам головы обоим открутит! Ты понимаешь, что делаешь? И почему ты была без сознания?
Для начала я успокоила девочек и отправила их спать, а потом обернулась к Кляксе.
— Он и есть Саймон! — устало выдохнула я, вспоминая последние слова Ноа и признавая в душе страшную правду.
— Не может быть! — От удивления мышь опрокинулась на спину и замолчала.
Я же отрешенно уставилась в потолок. Внутри стояло ледяное спокойствие, скрадывающее все остальные эмоции. Не было ни сожаления, ни ярости, ни боли. Душевная рана была слишком сильной и оттого безболезненной. Такое состояние называют болевым шоком. Сейчас мне хотелось лишь одного — чтобы эта спасительная пустота, заполнившая собой каждую клеточку моей души, продлилась как можно дольше, а лучше не исчезала никогда. Как там говорил Ноа, вернее, Саймон: я живая и умею чувствовать? Что же, теперь я мало чем отличаюсь от бездушных вампирш. Должна признаться, это состояние намного удобней и безболезненней.
С балдахина на кровать свалился шушерка и, задумчиво посмотрев на меня некоторое время, тихо предложил:
— Хочешь, я разберу весь замок на камни? Тогда этому вампиру будет долгое время не до тебя и ты наконец сможешь отдохнуть.
Выплыв из отрешенности, я посмотрела на малыша и отрицательно качнула головой:
— Спасибо за предложение, милый, но я не представляю, что с нами сделает Саймон после того, как восстановит замок. К тому же сомневаюсь, что с его магическими способностями этот процесс займет у него долгое время. К тому же в замке полно людей, которые не должны отвечать за выходки этого чудовища.
Шушерка приуныл, а я вернулась в свое прежнее состояние. Точнее, не совсем прежнее. Сквозь пустоту пробилось острое сожаление и сочувствие к самой себе и к своей обманутой, почти начавшейся любви. Подумать только, я ведь действительно потянулась к Ноа всем сердцем, хотела сбежать и начать вместе с ним новую жизнь. Хотела избавить его от неволи и вампирского гнета. Только выходит, что избавлять теперь некого и не от чего и тем более не от кого. А я в очередной раз осталась в дураках. Точнее, в дурах.
В ответ на это умозаключение из глубины души, окончательно прорывая ледяную преграду спокойствия, поднялась волна всепоглощающей ярости. Покажись сейчас Саймон в поле моего зрения, разорвала бы его в клочки за ложь и насмешку. Никак иначе назвать поведение вампира у меня не получалось.
На свою беду, Саймон появился именно в этот неподходящий момент. Бесшумно материализовавшись посреди комнаты без привычного и теперь ненужного плаща, он застыл, глядя на меня до боли знакомыми омутами манящих глаз. Меня словно подбросило в воздух. Слетев с кровати, я вцепилась стальной хваткой в шею, которую еще совсем недавно обнимала в порыве страсти. Старательно отводя глаза от прекрасного лица, я сжимала изо всех сил пальцы, желая лишь одного — чтобы эта пытка для моих нервов поскорее закончилась. И она закончилась, правда совсем не так, как я того хотела. Не без труда разжав мои руки, вампир впился в губы поцелуем.
Взвизгнув от неожиданности и отвращения, я вывернулась из рук мерзавца, залепила ему звонкую пощечину и ретировалась обратно на кровать, где уселась с видом оскорбленного достоинства.
— Ну вот, я к любимой с цветами, а она на меня с кулаками! Вот она, горькая правда любви! — рассмеялся Саймон, материализовывая в руках букет роз и бросая мне его на колени.
— Циник! — Возмущенно фыркнув, я столкнула розы на пол. — Ты ничего не смыслишь в любви, для тебя это чувство просто не существует. Какого черта ты вообще ко мне привязался?!
— Что значит какого черта? — возмутился вампир, переставая улыбаться. — Я же тебе не раз говорил о том, что люблю тебя! К тому же, дорогая, ты — полукровка.
— Подумаешь!
— Ну не скажи, — обиделся вампир. — Мне повторить о том, что ты сочетаешь в себе качества и вампира и человека?
— Ну так взял бы себе человеческую женщину! Поверь, они умеют чувствовать не хуже меня.
— Зато от них не рождаются дети. Или ты этого не знала?
Да, действительно, я этого не знала. Потому уставилась на Саймона удивленными глазами, забыв на некоторое время о злости и неприязни.
— Как же в таком случае на свет появилась я?
— Вот это меня и самого интересует, — честно признался вампир. — Все дело в том, что семя вампира, пролитое в человеческую женщину, попросту сжигает ее изнутри, не позволяя развиться плоду и убивая ее саму. Так что ты являешься единственным и уникальным исключением из правил.
— Вот как? Сколько живу, впервые слышу о своей уникальности! — невозмутимо фыркнула я, всеми силами гася в себе удивление и интерес. — Получается, ты любишь меня вовсе не за меня саму, а за мою уникальность! Точнее, даже не любишь, просто хочешь обладать очередной диковиной.
— Бред вообще-то, но предлагаю тебе подумать, как бы ты поступила на моем месте. Жениться на холодном куске плоти, годном только на то, чтобы удовлетворять лишь чувственные желания, или заполучить настоящую женщину, способную стать тебе не только женой, но и подругой и к тому же замечательной матерью?
— Разве твои вампирши не могут рожать? — в очередной раз удивилась я.
— Могут, — согласился Саймон. — Только потомство дают такое же холодное и бездушное, как они сами. Причем с момента рождения они даже не приближаются к своим детям, поэтому их воспитывает человеческая прислуга, которую по мере подрастания дети же и выпивают. Первый голод подросшего вампира, знаешь ли, трудно сдержать и удовлетворить.
— Какой кошмар! — искренне содрогнулась я от услышанного. — А скажи мне, откуда же ты такой
