— А мы все тут — потенциальные убийцы Блондина, — сообщила блондинка. — Я, Блия, была заподозрена в том, что не ограничилась бурным расставанием с Лимом весной, а задумала убить его. Тяку, — Блия кивнула в сторону тихой девушки в аккуратном платье, скромно сидевшей в углу, — Блондин пытался опорочить, и она его заказала. Вон та купеческая дочь, извини, опять забыла, как тебя зовут…
— Селестиниадиранта, — прогудела крепкая краснощекая девица то ли с примесью великанской крови, то ли просто любительница хорошо покушать.
— Да, Селести… Селестин… короче, она не поделила с ним торговые интересы, а вон Витка — так она преследовала Блондина с целью женить его на себе последние полгода.
— А ей-то зачем было Лима убивать? — удивилась я, пораженная разносторонности Блондиновых интересов.
— Чтобы никому не достался, — охотно сказала тоненькая вертлявая девчушка. — А ты чего пыталась его убить?
— Да мы когда-то деловые сферы не поделили, к тому же я ему отказала в отношениях. И еще Лим очень не любит моего жениха.
— Добро пожаловать в семью, — хихикая, сказала Блия, освобождая мне место на нарах.
— Я не поняла, сюда что, сажают всех, кто был хоть как-то знаком с Блондином?
— Нет, кто имел хоть какую-то причину его убить, — сказала Витка. — Нас поначалу посадили в одну камеру с уголовницами, но потом пришлось выделить нам отдельное помещение. Все-таки мы в основном из приличных семей.
— Один, два, три… семнадцать, восемнадцать, — пересчитала я девушек, для верности тыкая в них пальцем. — Ах да! Я — девятнадцатая. И что мы здесь все делаем?
— Задержаны до выяснения обстоятельств.
— Абсурд какой-то!
— У Блондина папашка — начальник большой, — сказала Блия. — Надо же ему отчет предоставить о проделанной работе.
— Меня не одну взяли, с другом. Интересно, он с уголовниками сидит или тоже с такими же «до выяснения»?
— Да парней уже две камеры набили, — поделилась Витка. — Мне стражник по секрету рассказал.
Я вздохнула с облегчением, потому что волновалась за Отто. А если он сидит с такими же добропорядочными, как и он сам, то полугном найдет чем заняться. Будет заводить полезные знакомства и слушать последние сплетни.
— А у меня завтра экзамен — защита диплома, — пожаловалась я.
— Это еще что! Вот меня вытащили из постели одного красавчика, у которого я осталась после вчерашней вечеринки, — весело сказала Блия. — Я надеялась, что у нас завяжутся серьезные отношения, но, видно, не судьба.
Теперь я поняла, почему ее платье было таким открытым и воздушным. Да, не повезло девушке!
На обед нам дали нечто, похожее на сероватый склизкий блин.
— Что это за гадость? — спросила Тяка.
— Овсянка! — радостно сказала я, понюхав варево. Впрочем, чтобы догадаться, что это, мне необязательно было нюхать. Овсяная каша, забытая на плите в большом количестве воды, всегда превращалась в подобную малоаппетитную массу.
— Я это есть не буду!
— Ну и зря, — сказала я, глотая кашу. На вкус она оказалась ничем не хуже моей собственной стряпни, в каше даже было масло. — До вечера больше ничего не дадут, будет у тебя желудок урчать.
— Не будет, я редко ем. Я питаюсь духовной пищей, — прошептала Тяка, вздыхая так, что грудь в ажурном платьице стала похожа на работающие кузнечные мехи. — Вам, предпочитающим земную пищу, этого не понять.
— Куда уж нам, — согласилась я.
— Отдай мне свою порцию, — попросила купеческая дочь с непроизносимым именем.
Я почувствовала досаду — я тоже хотела еще кашки, чего бы не набить желудок на дармовщинку.
— А кто хочет мою кашу? — спросила одна из девиц.
— И мой чай, он невкусный, без меда!
Слопав четыре порции каши и напившись чая, я почувствовала потребность прилечь — набитый желудок требовал горизонтального положения для процесса переваривания. Развалившись на верхней полке, я удовлетворенно срыгнула и подумала, что в тюрьме, в сущности, не так уж и плохо. Если бы еще пиво давали…
Вечером, плотно отужинав перловой кашей с малосольным огурчиком, я потребовала начальство. Начальство явиться не пожелало. Тогда мы с Виткой быстро организовали концерт — аккомпанировали тарелками и ложками тоскливым завываниям Тяки (которые назывались «душещипательные романсы о любви»). Стражники недолго выдержали демонстрацию высокого искусства и прислали небезызвестного капитана Анксе.
— Спокойно, девицы! — попросил он, вытирая пот с лысины.
— Мы требуем переговоров, — заявила я. — Иначе мы продолжим наш концерт.
— Нет, мы его усилим! — поддержала меня Блия.
Капитан вздрогнул:
— Каковы ваши требования?
— Вы дадите мне справочку, что я сидела в тюрьме, а не прогуливала экзамен? — спросила я.
— Мне нужна теплая одежда! Ночью холодно! — закричала Блия.
— Дайте нормальной еды!
— Подушки!
— Одеяла!
— Чаю с медом!
— Перинку!
— Расческу!
— Почему в камере нет зеркала?
Капитан стражи кивал, потом не выдержал и сбежал.
— Девочки, готовься! — скомандовала Блия. — Поем «Плач по загубленной молодости».
— Она длинная очень, я всех слов не знаю, — сказал кто-то.
— Ничего, будем петь, пока помним, а потом начнем сначала.
Через полчаса нам принесли подушки, теплые одеяла, полосатые фуфайки и огромную кастрюлю картошки с мясом.
— Между прочим, наш ужин вам отдали, — бурчал страж ник, раздавая нам подушки.
— Вы можете его забрать, — предложила я, — а мы споем песню голодных студентов.
— Не надо, — испугался стражник. — Мы потерпим.
— Вам не нравится наше пение? — грустно спросила Тяка.
— Что вы, что вы, — фальшиво заулыбался стражник. — Вы очень хорошо поете. Хоть в армию прочив нечисти в Сумеречные горы отправляй.
— Зачем? — удивилась купеческая дочка.
Стражник сбежал в коридор, закрыл за собой решетку и только после этого ответил:
— Чтобы вся нежить разбежалась, а та, что послабее, от ваших голосов вообще сдохла!
— Ах ты, негодяй! — закричала Тяка. — Да я три года пению училась!
«Бедный учитель!» — подумала я, прыгая на месте, чтобы перловка утрамбовалась в желудке и освободилось место для картошки.
Спали мы под трубный храп купеческой дочки. «А Ирга все-таки свинья! — успела подумать я, прежде чем заснуть. — Обвинять в том, что я храплю! Да мне никогда с этой Селести-как-там-ее не сравниться!»
Утро началось мрачно. Не привыкшие к дискомфорту девицы стонали и жаловались на жизнь, к
