Легкий подзатыльник от пахана ускорил повествование: — Случилась она лет триста назад, еще до войны. Правил в ту пору князь Пыхтя, и была у него дочка неописуемой красы: черноброва, румяна, коса до пят… — он на секунду примолк и, громко щелкнув языком, выразительно чмокнул губами и двумя руками изобразил в пространстве кувшин: — Вот с такой фигурой!.. И влюбилась она без памяти в деревенского пастушка. Хороший был паренек. Пригож, чернобров, румян… Тьфу, ты!… Строен, кудряв и… на флейте играл — дремлющему не снилось. Когда князь проведал об этом, сразу же забрил парня в солдаты и спровадил на войну. А через два месяца пришла весточка — так, мол, и так, сложил добрый молодец буйную головушку в неравной битве. Юная княжна как узнала об этом, погоревала седмицу, слезами обливаясь, а затем бросилась с высокого утеса в холодную воду и… утопла.
Мужичок сноровисто разлил чифирь по кружкам, горестно вздохнул под пытливыми взглядами завороженных слушателей и неторопливо продолжил:
— А всоре вернулся пастушок, живой и невредимый. Не смогла перенести его безутешная душа горькой разлуки, заплыл он далеко в безбрежное море и нырнул, чтобы найти свою любимую в подводном царстве. Раз нырнул, другой и… И с тех пор его никто не видел… — шмыгнув носом, он тоном заправского конферансье закончил: — Вот такая вот случилась в наших краях печальная история.
Некоторое время в камере стояла тоскливая тишина. Наконец, отгоняя видение, Вовка тряхнул головой и осторожно спросил:
— Ну, а надпись-то здесь при чем?
— Надпись? — недоуменно переспросил мужичок и безразлично пожал плечами: — Да хрен ее знает! Нацарапал какой-то урод и всех делов.
Заключенные грохнули дружным смехом. Отсмеявшись, Вовка задал давно интересующий его вопрос:
— Скажи-ка, брат, а как тут у вас власть устроена?
Обескуражено нахмурив брови, пахан просипел:
— Ты че? Я главный в камере…
— Да не-ет, — раздраженно перебил браток. — Я имел в виду государство.
— А-а, — разочаровано протянул главный. — Тут все просто. Есть император — он, типа, бугор. Есть Тайный Канцлер и Казначей — тоже авторитетные пацаны. У них у каждого своя кодла псов цепных, лютых… — тут он недоверчиво прищурился: — У тебя же наколка секретная на плече? Ты че пургу мне гонишь?
— Тут, братуха, непонятка конкретная вылезла, — тяжело вздохнул Вовка, лихорадочно перебирая в голове всевозможные варианты. — По бестолковке я мечом огреб, и с тех пор половину помню, а другую…
Он выразительно постучал по гулко отозвавшемуся черепу, жестом изобразив уцелевшую половину.
— У-у, — сочувственно прогудел смотрящий. — Все ясно с тобой… Тогда слушай дальше. Есть министры всякие, но эти — так, шныри на побегушках, — он пренебрежительно махнул рукой. — Бакланы разные в Думе заседают, языками метут, что дворник с метлой. А вся сила в руках местной братвы, что на кормление в городах ставлена. Вроде нашего князя Кайты…
— Это мэр, что ли? — уточнил на всякий случай Вовка.
— Кто умэр? — опешил смотрящий. — Князь Кайта? Вчера ж еще живой был?
— Не-а, я не о том, — поморщился браток. — Ты продолжай, давай, не отвлекайся.
— Дык, а че тут еще рассказывать? Есть еще бароны, графья — шушера одним словом.
— Это почему? — заинтересовался Вовка.
Пахан с наслаждением почесал могучую грудь, прихлебнул из кружки и неторопливо пояснил:
— Золота награбили и титулов себе поскупали.
— Значит, любой может купить?
— Любой, да не любой, — неохотно признался смотрящий. — Вместе с титулом деревенька дается, аль село… а они все заняты. Если за год не прикончишь своего брата-барона, то титул теряется. А денежки тю-тю — в казне остаются.
— Да, мудро тут у вас устроено! — восхитился Вовка и пытливо продолжил: — А следак в сутане, это кто?
— Серая братия, — помрачнел смотрящий. — Волки в рясах. Инквизиция Ордена Серр. Есть еще магическая, но они нас не касаются — ведьмами занимаются, да колдунами. А эти уроды…
Закончить ему не дали. Вновь заскрежетала тяжелая дверь, через проем дохнуло прохладой, и знакомый стражник, выставив толстый кривой палец, хрипло приказал:
— Ты! К отцу Амбросию на допрос!
Еще два конвоира ловко связали сзади руки, садистки затянув узлы, и, подталкивая узника в спину железными дубинками, повели извилистыми коридорами мрачного, пахнущего сыростью каземата.
Давешний монах встретил Вову непритворной улыбкой. Тонкие бескровные губы растянулись до ушей и серая пергаментная кожа, обтягивающая изможденное лицо, собралась морщинками, отчего монах стал похож на египетскую мумию.
— Вот мы и встретились, капитан Вокка, — дребезжащим смехом встретил он узника. — Как ты и пожелал.
Вовка угрюмо осмотрел допросную. Закопченные своды из серого гранита, чадящий факел в углу, ржавые цепи на стене, и блестящие инструменты на тяжелом мраморном столе. Палач с толстыми, волосатыми ручищами, обвислыми небритыми щеками и детским наивным взглядом широко распахнутых глаз на простодушной деревенской физиономии. Такому что мясо рубить, что узника — все одно. И тюремный следак: отец Амбросий собственной персоной.
— Свободны! — небрежно махнул рукой монах.
— Отец Амбросий! — с укоризной протянул старший стражник, не двигаясь с места.
— Ах, да! — хлопнул себя по лбу следователь, и вытащил из ящика невзрачный камень мышиного цвета в форме небольшого жезла. Легонько щелкнув по нему ногтем, от чего тот окутался роем мерцающих светлячков, монах повторил: — Свободны… — спохватившись, добавил: — Руки не забудьте ему развязать.
Мгновенно исполнив приказ, стража исчезла, неслышно притворив за собой дверь.
— Имя и звание! — неожиданно рявкнул монах, вперив в узника немигающий взгляд. Довольно ухмыльнувшись (Вовка непроизвольно вздрогнул) деловито продолжил уже спокойным тоном: — Когда тебя завербовали алавийцы? — и вновь, без паузы, сорвался в крик: — Отвечай, тварь!
Вовка с опаской шагнул назад — бешеный, не укусил бы невзначай. Вон, уже пена изо рта показалась. Был у него такой в бригаде, на людей как зверь бросался.
Негромко кашлянув в кулак, он заботливо предложил:
— Слышь, брат… — при этих словах дернулся уже монах. — Может тебе врачу показаться? Голову подлечить, пока не поздно.
— Я тебе подлечу! — прошипел следователь, от ярости перекосив физиономию. — В ногах валяться будешь, о смерти умолять. В последний раз спрашиваю — твое настоящее имя и звание?
— Штандартенфюрер СС Штирлиц! — вытянулся в стойке Вовка, важно надув щеки. Немного подумав, дурашливо выкинул вверх руку: — Хайль!
— Зиг хайль! — пружиной выбросило из-за стола монаха. Глаза его вылезли из орбит, а рот судорожно хватал спертый воздух подземелья. — Господин штандартенфюрер? — благоговейно прошептал он.
Вовка посмотрел на него с искренним сочувствием:
— Я говорил тебе, дружище, лечись, пока крышняк совсем не съехал… — и неожиданно взъярился: — Ты че меня, за наци держишь? Да братва в жизни…
Монах заверещал как недорезанный, не дав ему договорить:
— Ты!.. Из-за тебя!.. — направив жезл в сторону безмолвного палача, он сделал какое-то движение, отчего камень засиял еще ярче. Палач судорожно икнул, взгляд его стал бессмысленным окончательно, и он медленно сполз по стене, цепляясь за гранит обкусанными ногтями. — Лучшего костолома собственными руками! Да где я теперь такого возьму? Отвечай, откуда слово тайное ведаешь?! — дрожащая рука
