обществе всякий имеет право на частную жизнь.
Карта привычно воткнулась в щель автомата. Несколько несложных манипуляций и… и… «На вашем счету 0.00 евро»? Это что, шутка? Весьма неудачного свойства, господа, весьма неудачного!..
— Ты вызвал полицию, Хосе?
От мощного рева герметичные стеклопакеты дребезжали так, как не дребезжит найденный на помойке и закрепленный в раме ржавым гвоздиком осколок стекла в окне нищей халупы последнего пеона от проезжающего по дороге мощного самосвала «Юнайтед Металлик», груженного медной рудой.
— Вызвал. — Хосе Эусебио, старший менеджер эквадорского филиала упомянутой корпорации, претендующей на звание транснациональной, был несколько зеленоват с лица, что, учитывая общий густо-оливковый оттенок его кожи, свидетельствовало о почти смертельной бледности. — Они очень удивились, что мы еще живы, и посоветовали покончить самоубийством, пока шахтеры не смели охрану…
— Кассуалдос[28]! Вонючие кассуалдос! — взорвался почтенный Энрике Кордеро и врезал могучим шахтерским (в прошлом, увы, в далеком прошлом) кулаком по столу так, что подпрыгнула тяжелая пятнадцатизарядная «Астра», давно уже извлеченная из сейфа. — Как брать деньги, так они всегда на месте, а как дойдет до дела… А своему зятю на базу «Мария Селеста» ты звонил?
— Звонил, но вы же знаете, что почти все низшие чины из вертолетчиков — вчерашние шахтеры… Паулито с десятком верных офицеров забаррикадировался в столовой и сам просит у меня помощи. Говорит, что продержится еще час-полтора, самое большее — до вечера. Он сказал, что в столице такие же волнения и восставшие уже берут штурмом президентский дворец…
Из панорамного окна со звоном вылетел толстый осколок, и рев толпы, собравшейся внизу, сразу стал оглушительным, как океанский прибой. Одновременно в кондиционированное помещение ворвался жаркий воздух улицы, насыщенный ароматами цветущих деревьев, разгоряченной толпы и порохового дыма.
— Они стреляют! — завопил дон Эусебио, бросаясь ничком на пол и прикрывая затылок руками от сыпавшихся непрерывным дождем осколков стекла и кусков штукатурки, отколотых шальными пулями от потолка и стен. — Пора спасаться, дон Кордеро!
— Черт бы побрал этого президента Гутьерреса[29]! — пузатый Кордеро, пыхтя, боком, словно краб, выбрался из-за стола, сцапал и засунул за опояску брюк пистолет, выдавая уверенным движением давние, не очень законопослушные деяния юности. — Чтоб его черти поджаривали в аду на медленном огне… А вместо дров использовали эту проклятую «зелень», которой гринго[30] наводнили страну…
Почтенный дон Кордеро совсем забыл, что еще пару дней назад готов был молиться на этого Гутьерреса и перед сном молил Деву Марию за мудрого и дальновидного политика… А также вместе с теми, кто сейчас жаждал его крови, за своих заморских благодетелей, выдернувших из нищеты полуразвалившийся рудник, «дышащий на ладан» последние годы, давших безработным шахтерам устойчивый заработок, причем не в обесценивающихся «сукре», а в твердых долларах…
Черно-зеленый доллар на какое-то время заменил всем Бога, как оказалось, вовсе не умершего, вопреки всем заявлением внука-безбожника, а все видящего и слышащего, но молчавшего до поры…
— Господи! — взмолился дон Кордеро, поднимая трясущиеся руки к исклеванному пулями потолку, тогда как Хосе Эусебио поворачивал в шкафу хитрые рычаги, открывавшие потайную дверцу. — Вразуми нас, грешных! Прости нам прегрешения наши! Наставь на путь истинный!..
Верный помощник, не дожидаясь завершения молитвы, втянул патрона в затхлое, пахнущее мышиным пометом и паутиной подземелье. Вовремя: сквозь неторопливо закрывающуюся дверь, которую не сразу выбил бы даже снаряд, выпущенный из базуки, донесся рев толпы, снесшей немногочисленную охрану и теперь неудержимой приливной волной затапливающей покинутые персоналом помещения компании.
Мощный рычаг плотно притянул толстенную сейфовую дверь к сыто чмокнувшему уплотнителю, и все внешние шумы смолкли.
Глава эквадорского филиала «Юнайтед Металлик», своего рода капитан, как и подобало ему по рангу, покидал свой тонущий корабль последним…
Глава 7
Под тоскливый вой и причитания пассажиров, самолет, ускоряясь и ускоряясь, падал в неизвестность…
Сергей уже начал терять ощущение реальности происходящего. С действительностью его связывали теперь только острые коготки Мэгги, вцепившейся ему в запястье мертвой хваткой. Краем глаза Извеков видел смертельно бледное лицо девушки с закрытыми глазами и что-то беззвучно шепчущими губами.
«Молится, наверное… — лениво проползло в скованном ужасом мозгу, и парень, рожденный, как ни крути, в грехе и никогда не задумывающийся о существовании Господа и его Божественном Провидении, тоже начал выковыривать из глубин памяти, неподатливой, как только что схватившийся бетон, слова слышанных или прочитанных когда-то молитв, на ходу домысливая недостающее. — Господи Боже… Спаси, сохрани и помилуй меня, грешного… Даруй…»
Рев двигателей перешел какой-то звуковой порог и оборвался, но безмолвное падение оказалось еще более жутким.
«Говорят, что при катастрофе на борту, — вплелась в бессвязную молитву липкая противная мыслишка, — люди умирают от разрыва сердца еще в воздухе, не долетая до земли… Вот бы…»
Мгновения растягивались, словно резиновые, превращая действо в подобие тягучего ночного кошмара, когда выбрасываешься из окна, спасаясь от кого-то страшного, десять раз кряду и тоскливо понимаешь, что конца этим бессмысленным и вместе с тем ужасным прыжкам не будет…
Сергей на какое-то время отключился от внешнего мира, но, придя в себя, ощутил, что падение будто бы остановилось, а лайнер, все так же беспомощно накренившись, висит абсолютно неподвижно в некой плотной среде. За иллюминатором наблюдался какой-то серый мутный сумрак, напоминающий хмурое осеннее утро после вчерашней разгульной пирушки и совсем не похожий ни на небо, ни на воду (буде падение завершилось в океане), ни тем паче на землю. В салоне царила ватная тишина.
Извеков, ощутив, что тело более не сковано инерцией, вжимающей в сиденье, завертел головой, оценивая обстановку.
Все вокруг было будто бы сражено мгновенным сном… Нет, не сном, а каким-то общим параличом. Люди застыли в креслах с искаженными, неподвижными лицами — один даже воздел вверх руку, не то благословляя всех, не то взывая о помощи, стюардесса с закрытыми глазами скрючилась на своем откидном креслице, Мэгги…
Мэгги единственная среди пассажиров не производила впечатления мертвой. Ее лицо, конечно, было синевато-белым, но ресницы дрожали, а запястье ощущало горячечное тепло девичьей ладони. Тепло ладони и холод стального наручника…
— Мэг…
В этот момент серая мгла за стеклом начала наливаться красным. Свет шел откуда-то снизу и сбоку, приближаясь, заполняя багрянцем все пространство перед иллюминатором.
— Что это?
— Мы умерли, Серж, — прошептала, не открывая глаз, Мэгги. — Мы все погибли в авиакатастрофе, и теперь подручные Сатаны явились за нами, чтобы утащить в ад…
— Но это же… Неужели всех — в ад!
— Видимо, здесь собрались одни грешники…
В голове Сергея сам собой, без какого-либо вмешательства сознания, всплыл донельзя сальный анекдот про известной профессии девицу, которой цыганкой было нагадано, что она утонет, и особенно последние слова Бога, обращенные к кающейся, тонущей вместе со всеми пассажирами огромного
