— Что… что случилось?
— Он мертв. Его повесили, если быть точным.
— Как?
— За шею, полковник. Веревка пережимает дыхательное горло и человек умирает. Очень просто. Как говорили в старину: вас повесят, и вы будете висеть до тех пор, пока не умрете, не умрете, не умрете…
— Сержант!
— Полковник.
— Ваши шутки неуместны… и оскорбительны! Рамирес был хорошим офицером.
— Он был идиотом. Только идиот отправится за реку без охраны.
— В одиночку?!
— Хуже, полковник. Он взял с собой капрала Денсини и рядового Гомеса. Их повесили веткой ниже. Жаны уважают субординацию. Хорошее рождество — правда, сэр? Вы же англичанин, у вас принято уважать традиции. Жаны, за неимением ели, обошлись ясенем… или тополем? Простите, полковник. Я плохо разбираюсь в лиственных породах.
— …мы окружены, — подвел итог начальник штаба.
— Сержант, а как вы оцениваете обстановку?
Я скривил губы. Военный совет, мать вашу! Мы действительно в отчаянном положении, раз армейцев интересует мнение какого-то миротворца.
— Хватит играть в молчанку, сержант, — раздраженно сказал Джанелли. — Мы можем победить? Ответьте как специалист — вас же этому учили.
— Хорошо. Я отвечу. Вы знакомы с тактикой партизанской войны? — я оглядел присутствующих, — Вижу, что нет. Существует единственный способ победить гверилью — один единственный. Это в наших силах. Но, боюсь, он вам не понравится.
— Что за способ?
— Лишить партизан базы.
— Продовольствия, оружия? Денег?
Я помолчал.
— Людей, — сказал наконец. — Все остальное — мишура, следствие… Без населения, поддерживающего партизан, последние обречены.
— И что вы предлагаете?
— Я не предлагаю. Я констатирую факт. Наш путь к победе называется неприятно. Очень неприятно. А выглядит и того хуже.
— Геноцид, — тихо обронил О'Коннор. На него стали оборачиваться — артиллерист сидел бледный, ладони стиснули кружку. — Это же так просто… этот псих говорит о геноциде. Так просто…
Я ухмыльнулся.
— Совершенно с вами согласен, майор. Лучшие решения — простые решения.
Глухой стук. Майор уронил злосчастную кружку.
— Вы забываете, полковник, — сказал я с издевкой, — миротворцы не подчиняются армии.
— Но лейтенант Рамирес…
— Лейтенант мертв. Теперь моим начальством на этой планете является Господь Бог. Вы, — я шагнул к Джанелли и ткнул пальцем в грудь, — не он. Что, как ни странно, меня радует.
Полковник побледнел; рука поползла к кобуре. Последнее время я многих пугаю.
— Вы — маньяк, сержант, — тихо сказал Джанелли. Ты смотри, что значит академия генштаба — душа в пятках, а осанку держит. И голос почти не дрожит. — Свихнувшийся сукин сын.
— Я оставлю ваши слова без последствий, полковник. Спишу на стресс. Вы расстроены, и я могу понять, почему. Однако в следующий раз советую хорошенько подумать, и только потом — говорить.
— Вы мне угрожаете, сержант?!
— Нет, сэр. Я вас предупреждаю. Будьте осторожней — у жанов повсюду снайперы. Случайная пуля обрывала карьеру и не таких блестящих военачальников, как вы.
Терпение полковника лопнуло. Джанелли схватился за кобуру, взглянул мне в глаза и — понял. Отдернул руку, словно обжегся… пальцы дрожат.
— Полковник, сэр, — я отдал честь — впервые за долгое время. Из-за снайперов воинское приветствие отменили месяц назад. — Старший сержант Франко Соренте, 8-ая бригада коммандос, ООН, ВКС. Разрешите идти?
— Идите.
— Рауль?
Рауль аккуратно закрыл книгу. Выпрямился, заложил руки за голову — ноги в огромных ботинках вылезли далеко за спинку кровати. Рост Рауля два метра десять, сложение пропорциональное — я, только увеличенный в полтора раза.
— Да, Франко?
— Как думаешь, зачем Рамирес пошел за реку? — сказал я. — Причем в компании всего двух солдат? Он, конечно, не гений — но и не дурак. По крайней мере, связать «заречный квартал», «без охраны» и «дырка во лбу» он мог.
— Это ты можешь. А у Рамиреса всегда было плохо с логикой.
— С головой у него было плохо, — буркнул я. Рауль запрокинул голову и расхохотался. — Чего ты ржешь?!
— Кто бы говорил, кто бы говорил. Ты давно к психологу заглядывал?
— У нас и психолог есть? — приятно удивился я, — Вот уж не знал. Или предлагаешь обратиться к армейцам? Так они диагноз без всякого доктора поставят — псих и маньяк. Скоро на входе в штаб у меня будут отбирать оружие.
— Давно пора, — согласился Рауль, — А насчет психолога… Чем отец Пабло хуже? У него, между прочим, ученая степень по психологии.
— А у меня степень по психопатии.
— Нет у тебя степени, — сказал Рауль, — У тебя даже психопатии нет. Выпендрежник чертов. Все твое безумие — отыгрыш роли. Талантливый отыгрыш, признаю, но ты — не психопат.
— Пока еще нет. Но буду.
— Послушай меня, Франко, — сказал Рауль. Я стер улыбку. Когда Рауль хочет быть убедительным — ему это удается. — Это не шутка. Я настаиваю, чтобы ты поговорил с отцом Павлом. Когда нормальный человек стремится сойти с ума — это ненормально. Такая вот игра слов.
— Знаешь, почему быть психопатом — лучше?
— Судя по тону, ты во мне сомневаешься, — Рауль выпрямился. — Да, я хочу знать. Смотреть, как твой друг слетает с катушек, и не понимать: почему… Давай, Франко, ты сам напросился на исповедь.
— Когда нормальные люди творят то, что творим мы — поневоле хочется сойти с ума… И уж лучше я буду считать себя психом, чем дерьмом.
— Рауль?
— Да, Франко.
— Армейцы попробуют договориться с жанами. За нашей спиной, естественно. Жаны пообещают им свободный выход из города, — я помолчал, — И, скорее всего, не обманут. Только нам их верность слову до одного места.
— Нас не выпустят?
— Нет, Рауль. Мы же миротворцы, кровавые псы…
— Плюшевые кролики с ножами, Франко. Мы приходим и…
— Начинается праздник, — закончил я. — Ты прав, Рауль. Я что-нибудь придумаю.
