— Гаринуэль Перельнумас?
— У вас ко мне дело?
Гарику не нравились эльфийки — как женщины. Из чисто практических соображений. Все плоское, только уши выделяются. Иное дело Сара. Там было раздолье.
— Меня зовут Элберет, — сказала эльфийка. — Я командую отрядом. Мы посланы для вашего спасения.
Остальные черные сняли маски. Брюнетки, блондинки, рыжие.
Гарик удивился.
— Одного меня? Так много?!
— Жизнь каждого эльфа — огромная ценность, — сказала командир.
Посмотрела на Гарика:
— Вижу, над вами издевались.
— Вы про брюки? — спросил Перельман.
— Не только.
Блондинка подошла к столу. Античное лицо исказилось.
— Про эту жуть.
Гарик счел нужным пояснить:
— Они называют себя патриотами.
— Курить, пить, есть мертвых животных. Быть свиньей. Это и называется: патриотизм?
Из упавшей бутылки вытекла половина. На полу лежала ветчина. В пепельнице дымился окурок. Тонкая струйка исчезала на глазах.
Перельман сглотнул. Командир сказала:
— Звери! Они и вас заставляли?
— Не успели, — ответил Гарик с сожалением.
Гарик почувствовал знакомую резь и сказал:
— Простите, могу я в туалет?
Командир улыбнулась. Зубы у нее были кукольные. Блондинка сказала:
— Конечно, конечно!
И добавила:
— Но сначала расскажите про Врата.
Гарик очнулся на полу. Вокруг суетились люди в камуфляже. Они перетаскивали тела в черных туниках. Резкий запах крови. Командовала женщина с низким голосом. Бронежилет вокруг роскошных форм. Куда там эльфам. Гарик поднял голову и сказал:
— Здравствуй, Сара!
Женщина присела на корточки. Погладила его по голове и сказала:
— Проснулся? Где твой паспорт?
— Там.
Сара развела огонь и бросила документ. Гарик наблюдал. Сгорала дорого купленная свобода. Что-то болело. Наверное, почки.
Огонь полыхнул голубым и зеленым. Сара пояснила:
— Жучок.
Подпольщики лежали в центре комнаты. Отделали их на славу. Мужчина без очков открыл глаза. Потом сказал Саре:
— Я тебя знаю. Ты работаешь на овощном складе.
Спросил:
— Врата там?
Сара наклонилась к мужчине:
— Тебе-то они зачем?
— Как зачем? — мужчина ожил. Приподнялся, заговорил:
— Найдем Врата и что-нибудь туда сунем! Нам что, жалко мировой ядерный запас?! Для такого-то дела. Всех эльфов одним уда…
Сара выстрелила два раза. Два металлических щелчка.
— Моссад без вас разберется.
Повернулась к Гарику. Сказала:
— Я для чего тебе адрес дала?! Чтобы ты сам пришел. А не посылал уродов. Это секретный объект, между прочим! Врата в другой мир!
— Правда? — сказал Гарик. Слабость была приятной.
— Правда. Ты что, ничего не помнишь? А я тебе, дура, рассказывала. И не пришел не разу. Подлец! Забыл? Или испугался?
— Забыл.
— Прямо не еврей, гой последний! Зла на тебя не хватает!
— Я очень нервничал, — сказал Перельман. — Встретились — помню. Вино брали — помню. Дальше ничего не помню. Но ты — самая лучшая! Это помню.
— Алкоголик!
— Сарочка, выходи за меня замуж, — сказал Гарик. — Только у меня нос греческий и мама — русская.
Сара замерла. Подошла и села рядом. Глаза блестели. Сказала:
— Я еврейка. Дети будут евреи. Чего тебе еще надо, подлец?
— Значит, ты согласна?
— Подожди! Сколько тебе лет?
Гарик постарался выглядеть моложе. Сказал:
— Пятьдесят шесть. А что?
Сара нахмурилась:
— Много.
— Эх, Сарочка, — вздохнул Гарик. — Разве для мужчины это возраст?
НЕОБХОДИМАЯ ЖЕСТОКОСТЬ
Дело лежало перед ним в тонкой папке жёлтого картона.
Он на мгновение задержал на нем рассеянный взгляд, встал, отодвинув стул из сыплющегося от старости дерева, подошёл к окну. Шёл мелкий, противный как чесотка, дождик. Пасмурное утро почти без перехода сменилось таким же серым днём, а дождь всё шёл.
Он простоял так очень долго, изредка меняя позу, когда затекали ноги, курил, когда хотелось курить — белый подоконник заполнили мятые окурки и жёлтые следы затушенных о поверхность подоконника папирос. Всё это время он смотрел, не отрываясь, в окно. Он сам не знал, чего ждёт. Почему-то казалось самым важным не пропустить это, не отвести взгляд, а заметить, разглядеть и может быть даже… Что он должен сделать, он не знал, но надеялся узнать.
А за окном приезжали и уезжали чёрные машины — фургоны с решётками на окнах и без всяких обозначений. Иногда люди в зелёной форме с малиновыми петлицами выводили только одного человека, но такое случалось редко. Чаще людей было много больше, даже странно, как они все помещались в одной машине. Некоторые из них шли, гордо держа голову, и даже конвоиры сторонились их. Но таких было мало. Меньше даже, чем машин, привозящих по одному человеку. Остальные… Растерянные, с пустыми глазами, они пытались что-то доказывать охранникам с малиновыми петлицами, порой кричали, требовали… Этот двор назывался «чёрным», высшие чины армии и госаппарата подвозились к «белому» входу… Вот только дальнейшая судьба у них была одна. Расстрел или трудовой лагерь. Другого — не дано по определению.
