Внутри было тихо и пустынно. Дворец спал. В такое время просыпаются только повар и кухарка, но встреча с ними мне не грозит, поскольку кухня находится далеко. Мягкий ковер заглушил мои шаги, позволив бесшумно подняться по лестнице. Дальше я заколебалась. Первым стремлением было пойти в комнату сына. Но сердце настойчиво жаждало мести за перенесенные унижения, поэтому я свернула в спальню.
Вопреки моим ожиданиям, никакой полуголой красотки в некогда нашей общей кровати не наблюдалось. Талейн вообще не спал. Сидел на убранной кровати и, судя по виду, ждал моего появления. Сосредоточенная поза, сложенные в замок руки, сжатые в линию побелевшие губы, глаза, смотрящие на меня решительно и… с жалостью.
При виде бывшего мужа ладони сами собой сжались в кулаки. Я ощутила настойчивую потребность вцепиться в роскошную блондинистую шевелюру, которую раньше любила гладить и перебирать пальцами, и вырвать все до единого волоса. Готова была вцепиться ему зубами в глотку от переполняющей меня обиды и ярости.
В комнате возникла давящая тишина. Тяжелая, гнетущая и непроницаемая. Это Талейн поставил защитный купол, который скроет ото всех любое слово, сказанное в этих стенах, и любое действие. Что ж, правильно. Одобряю.
— Хочешь убить меня, — сказал он тихо, без малейшей насмешки. Не спрашивая. Утверждая. — Пусть будет по-твоему. Но я заберу тебя с собой. Ты не выйдешь живой из этой комнаты!
— Черта с два! — Угроза вызвала у меня лишь усмешку. — Я заберу сына, и ты не сможешь мне помешать!
Все его естество вызывало во мне отторжение. И этого человека я раньше любила? Этому человеку доверяла? Впрочем, человеку ли?
— Ты предал меня! — бросила я ему в лицо обвинение. Боль, копившаяся внутри все эти дни и ночи, вырвалась наружу истерикой, заставив меня сорваться на крик. — Унизил и растоптал! Отказался и выбросил на улицу, словно ненужную вещь!
— Разве? — Он встал с кровати, но в отличие от меня остался невозмутим.
— Разве?! — Я вытаращилась на него, не веря собственным ушам. Затем подскочила и вцепилась в расшитый ворот рубашки. — И у тебя еще хватает наглости насмехаться?! Ты вышвырнул меня на улицу, словно собаку, не дав сказать ни слова в собственное оправдание! Ты выставил меня полной идиоткой перед всем городом, упрятав в монастырь, словно преступницу! Ты обозвал меня шлюхой! Ты вывалял меня в грязи, вместо того чтобы учинить разборки с Дейном. И оно понятно, намного проще обвинить женщину, чем разобраться с проблемой, как подобает настоящему мужчине! А знаешь, почему ты не тронул Дейна? Лишь потому, что ничем от него не отличаешься. Вы оба похотливые самцы! Поэтому солидарны друг с другом! А не ты ли клялся некогда перед алтарем, что будешь оберегать и защищать меня? Поддерживать и любить, в конце концов! Как красиво все звучало! Но на деле твои клятвы оказались пустыми словами. Вместо того чтобы отстаивать мою честь, ты первый постарался очернить ее! Ты трус и предатель! И я ненавижу тебя!
Во время моего монолога лицо Талейна постепенно бледнело, потом серело и сейчас почти сравнялось цветом с землей. Он не убирал мои руки и даже не сделал ни единой попытки меня оттолкнуть. Не перебивал, не оправдывался. Лишь слушал, напряженно глядя в глаза.
На меня вдруг резко навалилась усталость, словно с каждым словом я растрачивала свои жизненные силы. Впрочем, так и есть. Истерика всегда отнимает много сил.
— Катись ты к черту! — устало выдохнула я и, отпустив ворот злополучной рубахи, пошла к двери.
Удивительно, но с каждым шагом усталость оставляла меня, а взамен внутри все сильней возрастали злость и неудовлетворенность. Что-то неведомое заставляло повернуть назад. Я с трудом переставляла ноги, стремясь как можно быстрей выйти из комнаты. Иначе, если останусь, один из нас точно умрет. И это буду не я.
— А ты не пробовала посмотреть на ситуацию с другой стороны? — окликнул меня Талейн. — Все совсем не так, как ты себе представляешь.
— Да неужели? — иронично протянула я, поворачиваясь к нему и понимая, что беды не миновать. — И с какой же стороны, по-твоему, я должна была смотреть?
— Я спасал тебя от тебя самой. Поэтому отправил в монастырь.
— Ах да, разумеется! — Я невежливо расхохоталась ему в лицо. — Ты решил, что мне крайне необходимо провести в праведных трудах и молитвах годик-другой? Благодарю! Прямо сейчас раскланяюсь! Увы, спешу тебя расстроить, на молитвах я в основном спала, потому что днем в праведных трудах пахала как лошадь! Что дальше?
— Ты ведь не приняла постриг.
— А должна была? — Мои глаза искренне полезли на лоб.
— Не перебивай! Твой уход в монастырь был всего лишь сменой обстановки. Местом, где ты могла остаться одна, где тебя не могли достать твои клиенты с заказами.
— Клиенты с заказами? — Я поначалу даже опешила. — Но это просто смешно! Иными словами, за неимением в твоем гардеробе юбки ты решил упрятать за монастырскую стену меня? Браво, милый! Это поступок, достойный настоящего мужчины.
— Не ерничай! — попытался осадить меня Талейн.
— А ты не умничай! — огрызнулась я. — Во-первых, когда предлагают сменить обстановку, отсылают в гораздо более приятные места, нежели голые, пропахшие ладаном стены, где узкие сидячие кровати и постное меню! Во-вторых, договариваются обо всем заранее, а не вышвыривают на улицу, давая пять минут на сборы, и не суют свиток с указом о разводе в зубы!
— Никакого развода не было.
— Что?! — Я оказалась не готовой к подобному известию и лишилась дара речи. Вдохнула, да так и застыла с приоткрытым ртом. Глаза против воли повторно полезли на лоб.
— Свиток пуст. — Талейн резко покраснел и опустил голову. — Я думал, ты его разворачивала.
— ???
— Могла бы проверить наличие брачной вязи на запястье! При состоявшемся разводе она исчезает с кожи, означая прошедшую любовь.
Я молча перевела взгляд на забинтованную руку. Признаться, в связи с бурными последними событиями я и думать забыла о надписи на запястье, тем более что она по определенным причинам не попадалась мне на глаза, скрытая под бинтами.
— В городе неспокойно, — не дождавшись от меня реакции, сбивчиво принялся оправдываться Талейн. — Со дня на день могли произойти страшные вещи. И я не хотел, чтобы ты в этом участвовала. Поскольку ты очертя голову бросаешься на каждый заказ, кто-нибудь из твоих клиентов мог втянуть тебя куда не следует. Да, я действительно посмотрел память Зарайны, но это был лишь повод. Я просто хотел тебя спрятать!
Смеялась я долго. Хохотала до боли в животе, обессиленно сползая по стене и утыкаясь лбом в колени. До злых, соленых капель, текущих из глаз помимо моей воли. До жаркого огня ненависти, воспылавшего ярким костром в душе. Мне было обидно и противно. Противно до дрожи и омерзения.
— Молись! — Свой хриплый голос я поначалу даже не узнала. — Потому что я оторву тебе голову за подобное издевательство! Ты, мерзкий жалкий трус, сжег дотла мою душу лишь потому, что хотел спрятать? Ты предал и унизил меня лишь потому, что тебя не устраивает моя работа? Ты устроил этот гадкий спектакль и теперь всерьез рассчитываешь на то, что я благодарно поцелую тебе ноги и сяду за пяльцы? (Дались мне эти чертовы пяльцы!) Талейн, ты кретин, каких свет еще не видывал! Ты выжил из ума!
— Ты не слышишь меня! Я сделал все из-за любви к тебе!
— О нет, ты не любишь! — Оглушившая меня буря чувств резко спала, уступив место холодному презрению. — Ты просто хочешь властвовать надо мной, как привык властвовать над городом. Моя работа мешает тебе, потому что я делаю что-то вопреки твоей воле. Ты законченный эгоист! И я…
— Убьешь меня, знаю! — Все тот же ровный спокойный тон, лишь в глазах зеркальной влагой светится непонятная жалость. — Но не потому, что действительно хочешь убить, а потому, что находишься под воздействием чужой силы, которую добровольно впустила в свое сердце и душу. Кристалл Агратти.