мелочи, и инстинкт самосохранения вкупе со здравым смыслом просто гибнет под давлением исследовательского интереса и маниакального научного любопытства. Я всегда знала, что ученые несколько «того», но чтоб до такой степени…
Как это ни прискорбно, но муж меня поразил до глубины души, и я пока так и не определилась, как к этому относиться — то ли посчитать за профессорскую (полученную, кстати, совсем недавно) норму определенной ученой степени, то ли людей в белых халатах звать. А вот уехать я порывалась, и не один раз, только страх за упертого мужа удерживал меня до сих пор на месте. Да и внутренний голос разумно подсказывал, что навязчивый упырь от меня так просто не отвяжется. Какой тогда смысл лишний раз дергаться?
В общем, худо-бедно мне удалось уговорить себя (не без помощи Вадима, правда), что раз уж до сих пор на меня никак не покусились, то ждать чего-то подобного и дальше довольно глупо. Намеченную жертву мало кто психологически маринует перед употреблением, не имеет смысла.
Таким нехитрым способом я и сейчас, стоя под тремя яблонями с целью сбора урожая, пыталась себя успокоить. Собирать яблоки мне всегда нравилось. Стоишь себе под деревом со специальным плодосборником на длинной ручке, присмотришь снизу особо понравившийся плод, прицелишься и — дерг, — яблочко, а то и два сразу уже в мешочке. Не надо лазить на стремянку, которая почему-то никогда не желает устанавлиться ровно, не надо следить за равновесием, которое сохраняется с большим трудом, не надо уклоняться от так и норовящих хлестнуть по лицу веток. Красота! Вот только сегодня это милое сердцу занятие не доставляло мне удовольствия. Злополучное окошко второго этажа, как раз выходящее на мою сторону, ежеминутно притягивало к себе взгляд, будто оно хищно подглядывало в ожидании удобного момента для нападения. И я боялась этот самый момент упустить.
— Твой страх можно хлебать ложками. Если бы я питался им, то меня давно уже стошнило от обжорства, — вкрадчиво раздалось над ухом, и я в ужасе подпрыгнула, чуть не взлетев на самую верхушку яблони, под которой имела несчастье стоять в этот злополучный момент.
Взлететь, конечно, не взлетела, но маковкой о нижнюю, и, надо сказать, довольно толстую ветку приложилась изрядно, даже искры из глаз полетели, а с яблони сорвалось несколько переспелых плодов. Хорошо еще, что все пролетели мимо меня, и плохо, что мимо позади стоящего. Только-только отступивший страх охватил меня с новой силой. Надуманная и взлелеянная за неполных три дня храбрость приказала долго жить под грозным натиском кровожадной реальности.
— Тебе никто не говорил, что подкрадываться сзади не только неприлично, но и небезопасно? — осторожно потирая быстро набухающую шишку, прошипела я и повернулась к подлому вампиру. Первый испуг уже прошел, и теперь во мне кипела злость.
— Небезопасно только для того, к кому подкрадываются, — клыкасто улыбаясь, ответил Стефианир, явно довольный произведенным эффектом, надкусил тут же сорванное яблоко и смачно им захрустел. — А вообще, извини, пугать тебя не входило в мои планы.
Я глянула на него злобным ежиком и решила не отвечать. Шишка вроде перестала расти, но менее болезненной от этого не стала.
— Почему ты так сильно боишься меня? — отбросив надкусанное, но так и недоеденное яблоко, спросил Стефианир. При этом он не сводил с меня задумчиво-изучающего взгляда, от которого меня пробирала нервная дрожь. Словно удав на кролика смотрит, хотя в какой-то степени так оно и было. С некоторыми малозначительными поправками на видовую принадлежность.
— Ты — вампир, — привела я самый веский аргумент, чем вызвала у него искреннее недоумение.
— И что?
— Ты опасен.
— Допустим.
Хоть тут не отпирается.
— Ты угрожаешь моей жизни и жизни окружающих.
— А вот тут ты неправа.
— Разве? — Я снова прикоснулась кончиками пальцев к пульсирующей шишке, словно предъявляя доказательство своей правоты, и невольно поморщилась. Больно все-таки.
— Рядом со мной тебе ничего не угрожает. — Нанесенный мне ущерб вампира нисколько не трогал — не убил и ладно. — Я же сказал, что не трону тебя, даже если ты останешься единственным человеком в этом мире, а я буду умирать с голоду.
— Ага, так я тебе и поверила.
Несмотря на все его клятвы и прущее из всех щелей аристократическое благородство, подобные заверения не внушали мне ни малейшего доверия.
— Я никогда не вру, запомни это раз и навсегда. Особенно тем, от кого зависит моя жизнь и жизнь тех, кто мне нужен. — Вампир приблизился, небрежно закинув руку на ветку у меня за спиной. Взгляд его черных бездонных глаз неприятно завораживал.
— Даже своим жертвам? — ехидно поинтересовалась я, стараясь незаметно отодвинуться от него подальше.
— А им особенно, — совершенно серьезно ответил он.
Я скептически хмыкнула и вынырнула из-под руки, уже почти откровенно обнимающей меня за плечи. Что у вампирюги в самом деле на уме, я не знаю, но чем дальше он стоит, тем мне спокойнее. Во всех смыслах.
— И все-таки я не понимаю причин твоих опасений и боязни, — недоуменно пожал плечами Стефианир, впрочем не делая больше попыток снова приблизиться. — Вы, люди, странные, сами себе придумываете разных страхов и их же боитесь. Зачем? У нас, вампиров, таких проблем нет.
— Хочешь сказать, что вампиры вообще ничего не боятся?
— А какой смысл бояться того, что рано или поздно все равно случится? И уж тем более нет смысла бояться того, что может не случиться никогда.
Я честно и добросовестно задумалась над его словами. В них был заложен глубокий смысл. Может, стоит взять у вампирюги несколько уроков практической философии? Глядишь, и у меня здоровый пофигизм к жизни проснется, а то нервничаю, переживаю из-за всякой ерунды. Если, конечно, вампира можно назвать ерундой.
Я уже открыла рот, чтобы задать парочку мучающих меня вопросов из бытовой жизни классических вампиров и их стандартной пищевой цепочки, но вовремя заметила, что разговора по душам уже не получится.
— Вот принесла нелегкая еще одну нечисть, только местную, — с досадой протянула я, обреченно закатывая глаза.
Стефианир недоуменно обернулся и немного сдвинул ветку, чтобы не загораживала обзор.
— Светик, привет! — донесся до нас излишне жизнерадостный голос соседки из дома напротив, и, бесцеремонно миновав калитку, даже не спросив разрешения войти, она с жадно горящим от любопытства взором направилась к нам.
Об этой экстравагантной особе надо сказать несколько слов отдельно. Зовут ее Марина Шурупова. Правда, когда приходится представляться по фамилии, старается произнести ее так, чтобы слышалось Шарапова, звучит престижнее. За свои тридцать три года, начиная с первого дня совершеннолетия, наша дачная соседка предприняла неисчислимое количество попыток выйти замуж даже не столько по зову сердца, сколько для смены ненавистной фамилии (друзья и знакомые ее постоянно Шурупнутой звали, хотя не уверена, что со сменой фамилии что-то изменится), но пока безуспешно. Несмотря на натуральную блондинистость, слегка полноватую, но вполне себе соблазнительную в нужных местах фигуру, замуж брать ее почему-то никто не торопился. Вроде и обеспеченная (сумела найти доходное место), и на внешность грех жаловаться, а вот не везет ей с замужеством, и все тут. Может, цвет волос и связанные с этим предрассудки отпугивают всех потенциальных претендентов на штамп в паспорте, но при виде свободных от уз брака мужчин у Маринки и правда все остатки разума куда-то испаряются, и к намеченной цели (читай — жертве) она начинает двигаться с упорством катящегося под гору асфальтового катка без тормозов, то есть давя и сшибая все на своем пути. Откуда у меня такие подробности? Мы с Маринкой раньше учились в одной школе. Я, правда, младше ее на несколько классов была, но отношения у нас
