– А драки-то из-за чего? – Я удивился. Драки не планировались.
– Ребята еще за несколько дней до их подхода начали заключать пари на то, как нас будут штурмовать. Ну и часть порывалась брать их прямо там, в долине, а другая часть – все-таки дать им пойти на штурм. Кто на что ставил. Пришлось урезонивать.
– Ясно. Тоже неплохой способ посеять раздор в стане врага. Учтем на будущее. Так чем дело кончилось?
– Я все-таки решил дать им шанс. Уж очень любопытно было, что они предпримут.
– И? – Я вопросительно поднял бровь.
– Они попытались пролезть в повозки, которые на следующий день проезжали в крепость. Короче, пришлось спасать этих детей от лошадей и караванщиков – те решили, что на них нападают, и среагировали соответственно. Успели вмешаться, и обошлось без жертв.
– Хорошо. – Я откровенно наслаждался концом этой истории. Ну не концом, а развитием событий.
– Босс? – спросил Шрам задумчиво. – А что вы вообще планировали с ними делать?
– Этого я так и не решил. Мне было интересно понаблюдать, как эти революционеры будут меня свергать, так что часть пути я провел вместе с ними. И каждые десять минут повторял, что тут крепость. И гостям не рады. Я пытался понять, что ими движет.
– И как? – В голосе Шрама было искреннее любопытство.
– Не понял. – Я развел руками и покачал головой.
– Босс… – спросил Шрам. – А что бы вы делали, если бы оставались с ними до конца?
– Ты будешь смеяться – почти то же самое. Сделать из них разведчиков-профессионалов я бы все равно не смог, даже если бы как следует поколдовал, так что не стал и пытаться. Думаю, что мы бы именно изображали из себя загулявшую богатую молодежь.
– А крепость?
– Ты опять-таки будешь смеяться. Я собирался открыто подойти к воротам прямо средь бела дня и нахально потребовать, чтобы нас пропустили. Типа, нигде не сказано, что тут нельзя проезжать, дорога одна, и назад три дня пути. Что-нибудь в таком духе. Ну а когда бы мне дали пинка – я бы предупредил, что это я, и что надо делать, – искренне порекомендовал бы этим красавцам повернуть обратно и демонстративно так бы и поступил. Дальше – выбор за ними.
– Они свой выбор сделали, – хмыкнул Шрам, уходя в свои мысли. – И на что они рассчитывали?
– В том-то и дело, что они не рассчитывали, а трубадуров слушали. Знаешь про такую напасть?
– Знаю. Терпеть не могу. Поубивал бы гадов, всех до единого. Из-за них столько молодых идиотов на мечи лезет! – Шрам покачал головой. – А сами эти ряженые балагуры, как правило, любят в безопасных местах отсиживаться.
– Ну и как сейчас поживают наши храбрые герои?
– Уже никак. – Улыбка Шрама напоминала изгиб топора палача. – Этот ваш Мешок – страшная штука.
Я кивнул. Я много раз упоминал, что большая часть самой крепости еще не была перестроена. Так было потому, что строители занимались то дорогами, то внешними укреплениями, то я их вообще в иной мир вытаскивал.
Но камер заключения это не касалось. Местную тюрьму мы со Шрамом осмотрели в первый же день владения крепостью. Помню брезгливое выражение лица моего друга и тот незначительный пинок ногой, который сорвал с проржавевших насквозь петель старую, рассыпающуюся в труху дверь. Судя по всему, камеры не использовались по назначению лет сто, и их использование и не планировалось. Мы не стали перестраивать старые камеры и полностью поменяли планировку этого этажа.
Под новые камеры было отведено совершенно новое место. Саму идею камеры я позаимствовал у тюрем гуманной просвещенной Европы… Тот вариант, который не предусматривал ни окон, ни дверей, ни решеток… Каменный мешок, или «ублиет», если по-французски… От слова «забывать»… «Поруб» по- русски, но содержания это принципиально не меняет. Жуткая вещь. Единственное отверстие располагается в потолке и закупоривается тяжелой каменной «пробкой», которую может поднять только пара очень крепких стражников с помощью специального шеста. Внизу – комната. Обычно такие комнаты по форме напоминали мешки, отсюда и название, а форма диктовалась расположением – у основания башен. Потолки в таких комнатах были высокие, а сами комнаты довольно узкие. Учитывая, что у нас никаких ограничений не было, темницы были сделаны в виде комнат три на шесть метров и четыре в высоту. Все «сообщение» между узниками и надзирателями происходило раз в сутки, когда «пробка» извлекалась из своего гнезда, вниз опускалась корзинка с рационом – по лепешке на нос и кувшин воды один на всех, а наружу – бадья с отходами жизнедеятельности. Собственно, и все. Совсем все. Толстые каменные стены не пропускали ни малейших звуков, так же как и света. Была еще система вентиляции, но она проектировалась так, чтобы тоже не пропускать ничего постороннего. Много воздуха она не давала – отверстия были совсем небольшими, но от удушья помереть было нельзя. А вот от всего остального… Такие тюрьмы были очень распространены в нашем мире вплоть до девятнадцатого столетия. По крайней мере, официально. Если думать о неофициальном, то практичных идей не любят забывать, а такая тюрьма чрезвычайно практична. Побег исключен в принципе. И заключенные, как правило, после парочки дней, проведенных в этой могиле, становятся шелковыми и покладистыми.
Иногда возникают… казусы. Например, строптивый узник в первый день не отдает назад корзинку, в которой спускались хлеб и вода. Ну а ему в придачу оставляют все его достижения (в бадье), а на следующий день не выдают рациона… Не знаю, о таком я только читал… Верится с трудом. Если честно… Вообще истории о таких или похожих тюрьмах в литературе частенько упоминаются, начиная от берущего за душу «колодца» По или «Черного замка Ольшанского» Короткевича, заканчивая комичным «Что сказал покойник», где героиня выбирается из аналогичной тюрьмы с помощью пластмассового крючка для вязания. Ну-ну. Может, замок Шомон и был построен на известняке, но моя-то крепость стояла на базальтовой скале, так что для побега из моей тюрьмы нужен минимум отбойный молоток и мускулистая бригада строителей.
– И сколько они там сидят?
– Десять дней.
– Чудесно. – Я говорил вполне искренне. – Думаю, они достаточно созрели для беседы.
Шрам кивнул и ушел за пленниками. Десять дней в кромешной темноте, оглушительной тишине и на голодном пайке учат жизни лучше любых проповедей. Если только вы не сойдете с ума или не поубиваете друг друга. В тесном замкнутом пространстве происходят странные вещи, которые трудно понять и еще труднее объяснить. Разное случается.
Их привели. Тихих. Бледных. Голодных. Напуганных… Хорошо.
Ни тени былой уверенности в собственном превосходстве. Ни остатка убежденности в собственном благополучии. Никаких высоких материй… Очень хорошо.
Далеко позади остались истерики, плач, вопли, ругань, бурчание, причитания… Замечательно!
Может, с самого начала так следовало сделать? И чего я, спрашивается, их уговаривал, убеждал? Что интересно – их и пальцем ведь не коснулись. Можно сказать, они провели десять дней в самом безопасном месте, которое только можно представить… Ну ладно, ерничаю. И все-таки…
Их выстроили полукругом в центре зала. За спиной у каждого по два мордоворота, один вид которых отбивает любое желание острить или совершать лишние телодвижения, хотя, судя по их виду, все это осталось в далеком прошлом.
Пауза затягивалась. Я не спешил начинать беседу, просто молча потягивал свой сок из кубка и изучал их со спокойным безразличием. Они просто молчали, хотя каждый думал о своем. От проблесков надежды – до глубокого отчаяния смертника. Похоже, открывать бал предстоит все-таки мне.
– Ну и дальше что? – задал я свой самый излюбленный вопрос, который всегда ставит в тупик всех моих приближенных, да и просто знакомых. Ответом мне стали еще больший испуг и выпучивание глаз. Когда мои гости поняли, что от них все же ожидается хоть какой-то ответ, храбрая предводительница восстания сглотнула и начала говорить:
– Я…
– Я знаю, кто ты, – произнес я сухо. Еще я знаю, что перебивать даму невежливо, но мне очень хотелось направить разговор в нужное русло – на ответ на только что поставленный вопрос.
