был произведен. Это так расстроило нашего благодушного хозяина, что он торжественно пообещал отныне все сокровища пить в гордом одиночестве, если все равно никто не в состоянии их оценить.
– И под одеялом! – внес я конструктивное предложение.
– Под одеялом я иногда пребываю… – резонно заметила Маранда.
– Надо завести специальное одеяло! – принялся я развивать идею. – Какое-нибудь очень особенное! Если в этом мире имеется какой-нибудь бог виноделия, то у него наверняка имеется некий плащ… Ну или скатерть, на худой конец. Надо непременно найти этот бесценный артефакт и использовать по назначению…
– Вот тебя за ним и отправим! – заключил сеньор Карло. – Ты все равно только тем и занимаешься, что ищешь приключения на собственную пятую точку. Ну так хоть раз что-нибудь ценное раздобудешь!
– А как же я? – Маранда театрально вскинула голову и изобразила профиль античной статуи.
– Дорогая, до сих пор мне казалось, что ты существо одушевленное, а посему обращение «что-нибудь» к тебе не применимо… Но если ты настаиваешь… – с деланым равнодушием заметил сеньор Карло.
– Ты также говорил, что я бесценна, а теперь говоришь «дорогая»… Значит, меня еще и перевели в разряд оцененных…
– Ну просто конгресс лингвистов-инвентаризаторов какой-то! – подвел я черту под вполне классической семейной разборкой.
Сеньор Карло изобразил оскорбленную невинность, что, учитывая его более чем бурную биографию, было довольно комично… для меня, по крайней мере. Интересно, а насколько Маранда в курсе биографии своего супруга? В любом случае меня это совершенно не касается.
После обеда мы с сеньором Карло уединились в Темной Зале. Тут вся мебель, паркет и стенные панели были выполнены из мореного дуба, окна были закрыты тяжелыми шторами, а на полу лежали шкуры черных медведей… Признаться, тут я чувствовал себя намного комфортнее, чем в Белой Зале. Дело было не столько в неприятии светлых тонов, сколько в постоянном ощущении чужеродности. Там у меня все время возникает ощущение, что я испачкаю всю мебель, наставлю пятен на белоснежных стенах и катастрофически истопчу белоснежный же ковер так, что его не восстановит целая армия чистильщиков. Я и так подозреваю, что то кресло, на котором я сидел в Белой Зале, будет попросту заменено, поскольку до него я просиживал на не слишком-то чистом камне в моей темнице, который вряд ли чистили с момента вырубания каменного мешка из скалы. А каменная пыль и белоснежная мебель плохо сочетаются. Я совершенно не мог понять, зачем моему другу (который тоже не большой любитель светлых оттенков) было заводить подобную комнату. На моей памяти он там ни разу не был, да и не высказывался о ней с особой теплотой… Просто показал мне, когда устраивал в первый раз экскурсию по своему дворцу, и больше ни разу не упоминал до сегодняшнего дня. Впрочем, думаю, тайна создания этой комнаты весьма прозаична – сеньор Карло тщеславен (простительное качество для Темного Властелина) и падок на роскошь. Подозреваю, что он просто умудрился купить какой-нибудь невероятно дорогой и эксклюзивный гарнитур, который принадлежал какому-нибудь особенно прославившемуся монарху. Ну и пристроил, чтобы не пропадал почем зря.
Мы устроились в глубоких креслах около большого камина, сложенного из нарочито грубых камней. Сеньор Карло прихватил с собой недопитую бесценную бутылку и теперь цедил из нее напиток в бокал с таким видом, будто совершал священнодействие.
– Ну а что тебя привело сюда изначально? Я имею в виду – до того, как моя новоявленная племянница свела тебя с ума?
Я проигнорировал двусмысленность вопроса и принялся пересказывать свою очередную эпопею. Сеньор Карло слушал, не перебивая, хотя его настроение менялось по ходу рассказа довольно часто, начиная от неодобрительного покачивания головой в самом начале и до неприкрытой гордости, когда я рассказывал о проделках подаренного им коня.
После финальной части моего рассказа сеньор Карло надолго замолчал. Я не спешил продолжать разглагольствовать, излагая собственные умозаключения, чтобы мой друг имел возможность поразмыслить.
– Проклятие, говоришь? – произнес он задумчиво через некоторое время. – Именно проклятие? Не заклятие, не заклинание, не кара? Ты в этом абсолютно уверен?
– Да. Вы и сами знакомы с этими заклинаниями перевода. Они опираются не на абстрактные знания типа ноосферы, а на вполне конкретные сведения, которые заложены в голове того, кто читает. Оно само отыскивает нужное понятие и переводит. Если слово человеку незнакомо, то заклятие его и не переведет – это не толковый словарь. Если заклинание не уверено в правильности перевода или термин не совсем точный, то и у читающего появляется ощущение неуверенности. У меня такого ощущения не возникло – именно проклятие. Точно.
– Хм… Странно… Ты никогда не задумывался над тем, что термин «проклятие» – самый гибкий и неоднозначный из всего арсенала магических воздействий? И единственное, что подчас объединяет совершенно взаимонесвязанные манипуляции, – это конечная порча? Ну не считая, хотя бы условно, магического воздействия. Удар молотком по голове – это тоже порча, и еще какая… особенно молотка… но его проклятием никто не назовет. И еще – это единственный вид мистического занятия, для которого даже не считается нужным обладание талантом или просто магической энергией. Если простой человек возьмется колдовать на людях, скажем, призывать удачу, то над ним, скорее всего, просто посмеются, а вот если он начнет проклинать, то его воспримут всерьез… А уж если, повинуясь случаю, богам или ветру, что- то из его проклятий хоть краем сбудется, то – пожалуйста, готов новый великий колдун. А с другой стороны, проклятием признаются даже совершенно невинные или благие вещи, если они хоть косвенно могут причинить вред в том или ином случае. Ну а поскольку, если поднапрячь воображение, во вред можно использовать вообще все, то получается, что проклятием можно назвать вообще любое действие… Даже невинное поглаживание по голове, если тебя это раздражает… Может, немного утрированно, но это я к чему: судя по твоему рассказу, эти Древние – весьма серьезные ребята, а судя по останкам их цивилизации, с конкретикой у них было все в порядке… Очень уж мне это «проклятие» не нравится…
– Да, я размышлял на эту тему. К вашему рассуждению могу прибавить еще временной фактор. Проклятие – это воздействие с отложенным эффектом… Иногда даже растянутым на всю жизнь, сколь бы короткой она после этого ни была… Упомянутый вами молоток или его классический магический аналог – огненный шар, – штука не только конкретная, но и мгновенная. Ап – и готово. Никакого растягивания удовольствия. Кстати, это особенно характерно для охранных систем, цель которых – в первую очередь не допустить проникновения, а уже потом – максимально испортить жизнь вошедшему.
– Ну-ка, ну-ка, а до чего ты еще додумался? – Сеньор Карло закинул ногу на ногу, пригубил очередную порцию своего напитка и заинтересованно на меня посмотрел.
– Разное… вроде взаимоотношений эльфов и этих Древних… Подозреваю, что наши эльфы – это выведенные существа. Не знаю, зачем именно – как подопытные кролики или будущая сверхраса… забавно… вроде бы назначения принципиально разные, а на том этапе, что они были, – то же самое… Как бы то ни было, наши эльфы оказались достаточно живучи, чтобы выжить в постапокалиптическом мире… Выжить и существовать, что особенно важно. Не знаю, совпадение это или нет, что тот единственный выживший Древний столь скоропостижно скончался после выхода на поверхность. Возможно, для Древних условия существования изменились настолько, что они не смогли к ним адаптироваться… В отличие от эльфов. Опять-таки не знаю – это результат того, что они не контактировали с окружающим миром до этого, а посему не имели возможности адаптироваться к нему полностью, или в силу собственной высокой приспособляемости. Важно что: эльфы выжили, а Древние – нет. Но выжили они в одном-единственном месте – в том, где их выпустили на свободу. Я очень сомневаюсь, что этот эльфийский эксперимент проходил только в одном месте. И я еще больше сомневаюсь, что по своей защищенности эта лаборатория была вторым местом в мире после пирамиды. Подозреваю, что земля эльфов хранит еще множество неразрытых склепов и братских могил – как Древних, так и эльфийских. Не знаю, что двигало этим конкретным Древним. Подозреваю, что это не было продолжением эксперимента: когда собственный мир сгорел в огне апокалипсиса, тут уже не до научной деятельности. Думаю, это был просто поступок. Не знаю уж, как его правильно назвать – великодушный, благородный… Все равно что выпустить на волю морских свинок, когда прекратилось финансирование проекта… Без шансов на то, что они выживут в дикой природе, без планов, без надежд. Просто так. Назвать это добрым у меня язык не поворачивается, потому
