– Какие грехи?! – вспыхнул юноша.
– Аллах запрещает отнимать жизнь. Даже у иноверца. А у Сарама руки по локоть в крови…
– Мой дядя сделал это ради всех нас!
– Юсуф, он сделал это только ради себя. Он ни с кем не делился награбленным золотом…
– Ради себя?! Он там, в землях гяуров, бьётся один за всех нас! Он сражается с врагами! И только благодаря ему мы столько лет живём без войны…
– Юсуф, – терпеливо продолжал мирный кавказец, – ты был мал, мы многое тебе не говорили. На самом деле он выбрал не стезю защиты, а путь нападения… Послушай меня…
– Нет, дядя Керим, – яростно перебил его молодой Юсуф, – я не хочу это слушать! Как вы можете такое говорить?! Ведь он ваш брат! И я всё равно к нему уйду! Отпустите меня – уйду с миром. Запретите – сбегу!
– Я не могу тебя отпустить, мой мальчик, – повесил голову мудрый Керим. – Ты же знаешь. После смерти твоей матери мы с женой несём за тебя ответственность…
– Да знаю я! Знаю, что вы его никогда не любили! И я ещё ребёнком не понимал почему? Как можно не любить человека, сражающего за свой род? Рассуждать, какой путь достоин, а какой нет, – удел слабых женщин. А дядя Сарам настоящий мужчина!
Помолчал добрый родственник, понял, что ни силой, ни уговорами не удержишь орла в курятнике. У каждого в этом мире своя дорога. Если молодости свойственно упрямо набивать себе шишки, то старость не всегда может подать руку помощи, чтобы спасти безумца от самого себя. Да и всегда ли оно нужно? Хоть и говорят, что умные люди учатся на чужих ошибках и лишь дураки на своих собственных, вот только свои лучше запоминаются.
Так что уж пусть Юсуф идёт своим путём, как и предписано Небом, как задолго до его рождения предрешил Всевышний в Книге судеб.
Отступил в сторону дядя Керим, поклонился ему в ноги горячий юноша, попросил обнять тётю Фатиму и бросился бегом по горной дороге от родного аула. Ничего больше не держало его, в сердце горела жажда подвигов, а в быстро темнеющем небе уже пробивалось серебро молодого месяца…
А далеко-далеко от гор Кавказских звучит над притихшей станицей грозной медью колокольный звон. Спешат казаки на площадь перед храмом Божьим, созывает всех на круг старый колокол, от простых станичников до седых георгиевских кавалеров, кто конным, кто пешим – со всех ног бегут, никто опаздывать не хочет, опоздунов в казаках не держат!
На площади у храма уже атаман с денщиком верхами, на конях взмыленных. Видать, сразу, как скакали, так в станицу и влетели, с седла не спрыгивая, чтоб ни минуточки не терять. Дело-то серьёзное, не каждый день сам султан басурманский на Русь идёт…
– Здорово дневали, братцы казаки!
– Слава богу, батька атаман! – хором отозвалась площадь.
Атаман папаху белую снял, на купола золочёные перекрестился и денщику подмигнул.
– Приказ государя императора! – громко проорал атаманский казачок, разворачивая лист бумаги. – Всем нашим верным казакам Астраханского казачьего войска, а также квартирующим полкам войска Донского и Кубанского повелеваем! Выслать усиленные дозоры к границе Российской империи и воспрепятствовать проникновению вражеских отрядов на земли наши!
Станичники слушают да в затылке чешут. У каждого своя правда, свои планы на неделю…
– Опять, что ль, с басурманами драться?
– Вот же неймётся людям… Мало мы им навтыкали в прошлый раз?
– От бесовщина, а я к куме завтра собрался…
– А я в баню!
– Присмотр за исполнением приказа возложить на войсковых атаманов! – заканчивает денщик, а сам атаман на станичников строго посматривает:
– Ну что, братцы, вопросы у кого есть?
– Не-э… Никак нет! Да всё ясно…
– Может, всё ж таки кому ещё раз объяснить? – заботливо улыбнулся атаман. – А то в прошлый раз весь полк походным маршем на Берлин пошёл и только один приказный Семёнов – галопом на Стамбул!
От казачьего хохота аж голуби с крыш станичных взлетели. Красный как свёкла Семёнов, теребя короткие усики, поспешил скрыться в задних рядах. Ну обознался парень, с кем не бывает, а ведь так и будут помнить до самой старости, хоть пять раз георгиевским кавалером стань! Народная традиция: станичники без шуток не могут и детишек воспитывают так же, до старости внуки будут «стамбульским галопом» дедушку попрекать…
– Отпуска и праздники отменить. На завтра назначаю смотр всего личного состава.
– Добро, Митрич! – за всех сотник ответил. – Как в столицу-то съездил?
– Потом расскажу: и как съездил, и кому съездил… А покуда всё! Командуй отбой!
Сотник кивнул казакам, рукой отмашку дал, чтоб разошёлся круг, да вдруг откуда ни возьмись девичий голосок. Подпрыгивает из-за широких казачьих спин махонькая девчушка да ручонкой решительно машет:
– Ваше благородие, дяденька атаман! А ежели у меня вопрос есть?
Улыбнулся атаман, в седле приподнялся.
– Ну, говори, красавица, коли накипело…
Протолкалась вперёд девица кареокая и этак сурово спрашивает:
– Ваше благородие, а можно моего Ваську не брать на войну?
– А это ещё почему?
– Да он из-за этих басурман уже третий раз свадьбу откладывает…
Казаки так и впали в гогот! Голуби, что уже было успокоились, ещё выше воспарили: птицу легко испугать, а тут столько весёлого шуму, не до высиживания яиц…
– От такой отчаянной только на войне и прятаться!
– Ох и влип Васька, по самые астраханские помидоры!
– Да это Катька боится, что от неё жених сбежит!
– Ничего я не боюсь! – с вызовом обернулась девчушка, и глаза грозные так и пылают. – А только мне что ж, из-за вашей дурацкой войны до старости лет в девках ходить?!
Атаман, в усы улыбку пряча, пальцем казакам погрозил, порядок навёл:
– А ну цыц, жеребцы! Скажи, милая, жених-то твой здесь?
– Так где ж ему быть… Тут!
– Ну и где тот молодец, кому такая краса решительная достанется?
Из толпы казаков нехотя выдвинулся жених, здоровенный такой детина, стыдливо глазки опустил и, вздохнув, стал перед атаманом. Катька его за руку берёт и держит крепко, чтоб не вырвался.
– Так это ты жених будешь?
Молча кивнул Василий. Куда деваться-то?
– Ну что, орёл! Богатырь! А разговаривать умеет?
– Да он, дяденька атаман, завсегда молчит, – девица поясняет радостно. – Застенчивый дюже…
– Как же он, застенчивый, такую храбрую девку сосватал?
Васька только плечами и пожал беспомощно, а за него Катя ответила:
– Дак я сама его за рукав взяла, к его батьке привела, да и сосваталась!
Вновь заржали казаки, кто верхами сидели, едва с коней не попадали. А сам атаман, губы кусая, слёзы выступившие вытер и порешил:
– Станичники, слушай мой приказ! Раз уж тут такое дело, то велю сегодня же обвенчать молодых, а свадьбу сыграем, как вернёмся! Любо?
– Любо! – откликнулся казачий круг. – Вот это дело, атаман! Гуляй, Васька, последний денёк холостой! Любо-о!
Стали расходиться по хатам казаки. Разлетелась по станице весть о войне, загоревали бабы, запечалились старики, а ребятишки малые к отцам да братьям пристают, деревянные сабли в руках держат, с собой взять просят. Война – не мать родна, стерва она и с человечьей душой страшные вещи делает. Кто ж по доброй воле живую душу губить захочет? Разве маньяк какой да злодей безбожный. Не
