— Здравствуйте, Виктор Андреевич. Как вы себя чувствуете?
— Физически — плохо. Расскажите о результатах штурма — станет легче.
— Королеву убили, Гнездо разрушено. Остальные подробности расскажет ваш коллега, который третий день обивает пороги в нашем учреждении. — Меня окутывала теплая аура целителя: говоря со мной, врач не терял времени даром и подпитывал уставший организм. — Я имею в виду господина Злобного — не имею чести знать его имени-отчества.
— Позовите его.
— Э, нет, простите, не могу. Рановато вам общаться с посторонними: лучше поешьте и поспите — вам еще долго придется отдыхать.
Мое состояние действительно оставляло желать лучшего. Вполне возможно, я не смогу поддерживать разговор. Придется подождать.
— Хорошо. Сообщите ему, что я пришел в себя и буду готов к разговору через десять часов.
— Через десять часов вы будете спать сном невинного младенца, сударь.
— Думаю, вы удивитесь. Прикажите принести обед — я голоден.
Ложку ко рту пришлось подносить телекинезом: руки не работали. Медсестру я прогнал: ее забота и постоянный рефрен в голове раздражали, из-за чего доедал скудную кашицу в одиночестве, попутно размышляя о возможных результатах схватки. Злобный выжил — это радует. Что с остальными, неизвестно. Насколько велики потери? Не обернулась ли победа поражением? В случае гибели половины штурмовавших камеру бойцов, опытных и сильных, мы могли откатиться назад минимум года на три. Гнезда начнут появляться быстрее, чем мы сможем их уничтожать. В этом случае само существование СБР будет поставлено под сомнение — Сергачеву и Чижову не поздоровится.
Я сосредоточился на самолечении и заснул, послав Злобному ментальный импульс с назначением времени встречи. Думаю, за время сна организм успеет восстановиться достаточно, чтобы я мог шевелить руками без ощущения привязанных к ним гирь. Лучшим спецом по регенерации среди известных мне считался Дед: небольшие царапины он мог зарастить прямо на глазах. Мои способности не столь выдающиеся, однако я тоже кое-что умел.
Проснулся я немного раньше намеченного срока. Причиной пробуждения послужила темная фигура за окном, подававшая знаки одной рукой. Другой рукой Злобный держался за карниз, чтобы не упасть. Странный он избрал способ посещения — еще страннее, почему не заходит внутрь. Я пригляделся и попенял себе за невнимательность: вдоль всех окон и стен тянулись тонкие нити сигнализации. Даже в ментале виднелась слабая, зато густая сеть. В наказание за столь непростительную ошибку я решил провести в больнице лишний день.
Пришлось помогать Злобному блокировать сигнализацию.
— Меня врач, козел, не пропустил. — Он опустил на столик рядом с кроватью увесистый пакет с чем- то мясным и вкусно пахнущим. — Сказал, больному нужен покой. Ты как?
— Выйду через два дня. Принеси мне одежду. Рассказывай.
— Так. — Злобный оседлал стул и начал рассказ: — Нам, в общем, повезло. Мы успели прикончить ментата до того, как он выжег твои мозги. Астральный щит он проломил, но больше сделать ничего не успел — времени не хватило. То есть, конечно, вам всем трудно пришлось — Завулон до сих пор в коме, — но живы ведь. Мошкара многих потрепала, особенно тех, кто без сознания лежал и с кого Святая броня слетела. Ты поэтому такой худой.
— Мошкара?
— Да, одна из тварей рассыпалась просто в песок. Несколько тысяч мелких существ, контролируемых единым разумом. Нам удалось нащупать связывающую их между собой сеть и выжечь ее, а вот мошек прибить было сложней. Прикинь — они даже Броню-двойку не пробивали, зато их туча летала. Вот тебя и накрыло. Пока отловили…
— Кто еще пострадал?
Злобный помолчал, потом начал перечислять:
— Погибших много. Бородин. Зам Плетки Иванов, Темизов. Коля Чермоев, из моих. Серега Маленький, у Сэма служил. Бородин и Темизов в первом ряду стояли — первый туз им щиты снес, новые создать они не успели. Из первой волны все ранены, про Завулона ты слышал, Плетка тоже долго валяться будет. Даниил его осмотрел — сказал, это надолго, что-то серьезное. Чернышу досталось — в соседнем здании валяется.
— Даниил был здесь?
— Да, он всех лечил. Сказал, зайдет к тебе завтра, когда проснешься.
— Завтра я буду еще здесь… — Потери оказались сильнее, чем я надеялся, но меньше, чем ожидал. Впрочем, утрата даже одного друга приносит боль. — Когда похороны?
— Уже. Ты валялся шесть дней.
Вот черт!
Мы проговорили еще час, потом Злобный заметил мою усталость и ушел. Я ничего не сказал про свою открывшуюся способность слышать мысли — в конце концов, мне могло показаться. Тем более что амулетов Злобный не носил, щитов на нем не висело, но его мыслей в моем сознании не возникало. Сначала поговорю с Даниилом, узнаю диагноз — потом буду решать. Из больницы в любом случае придется уйти: слишком много дел накопилось, долечиваться стану у себя в полку.
На сей раз причиной моего пробуждения послужила медсестра, прошедшая перед дверью. Обычно излишняя чувствительность не представляла проблемы — мозг успешно отсеивал ненужные звуки, однако сегодня было не так. Меня раздражал стук упавшей с подноса ложечки в другом конце коридора, сильные эмоции раненого, лежащего в соседней палате, слишком яркий свет — словом, все то, на что обычно я не обращал внимания. Видимо, последствия ранения. Болью эти неприятные ощущения назвать нельзя — скорее неудобством, но отвлекали они сильно. Вдобавок к появившейся чувствительности, организм требовал материала для восстановления, очень хотелось есть.
Пакет, оставленный Злобным, пришелся очень кстати. Я успел ополовинить запасы, когда вошедшая медсестра попыталась забрать еду.
— Что вы делаете! — Протянутая рука остановилась, не в силах преодолеть сгустившийся вокруг моего тела воздух. — Вам еще неделю на диете сидеть.
— Даниил уже проснулся?
— Даниил Иванович совершает обход, скоро зайдет к вам. Отдайте пакет, пожалуйста.
— Нет.
— Думаю, вам стоит надеть ваш амулет. Ваши эмоции меня раздражают.
На самом деле куда больше мне мешали посторонние мысли. Экспериментировать стану после выздоровления.
— Нет у меня амулета, потерялся,
— Вы сообщили о краже?
— Да. Как вы узнали? Говорят, косвенную ложь определить невозможно…
— Это зависит от личного мастерства.
— У меня муж псион, здесь работает. Только он слабенький — сорок единиц.
— Какой у него уровень?
— Второй,