гибкостью. Они ловко уворачивались от клинков, совершали длинные прыжки, становились на дыбы, изгибались и мчали своих хозяев вперед, прокладывая дорогу среди солдат. К тому же, волки сами по себе были страшным, совершенным оружием. Один удар мощной когтистой лапы разрывал человеческое горло, словно тонкую ткань. Один укус чудовищных челюстей переламывал кость, будто тонкую хворостинку.
Среди орков были и шаманы, творившие какую-то непонятную, но убийственную волшбу. Их певучие заклинания, произнесенные то высокими, как свист ветра, то низкими, рокочущими голосами, удивительным образом перекрикивали шум сражения. После каждой такой песни на парганцев обрушивалась новая напасть: одежда и доспех вдруг вспыхивали алым пламенем, в мгновение пожиравшим человека до костей, с чистого голубого неба падали молнии, поражавшие только людей, под ногами разверзалась земля, откуда-то налетали стаи воронов, норовивших выклевать воинам глаза.
Схватка была такой ожесточенной, а орки продвигались так быстро, что вскоре им удалось превратить ряды пехоты в беспорядочное месиво. У вступивших в сражение полковых и ротных магов не было ни места, ни времени для маневра. Поэтому волшебники ограничивались лишь простейшими одиночными чарами, не требующими хитрых плетений и долгих заклинаний, швыряя их целенаправленно в орков. Но даже эти незамысловатые заклятия, каждое из которых способно было поразить всего одного воина, не всегда достигали цели. Верховые степняки ловко уходили от ударов.
— Они перебили все центральные силы пехоты, — побелевшими губами прошептал мэтр Тернель.
— Зажать противника с флангов! — приказал де Грасси в связующий амулет.
Левый и правый фланги пехоты пришли в движение, медленно, но упорно тесня орков, сражавшихся в центре. Первый шок от дерзкой атаки врага прошел, и командиры парганцев наконец сумели восстановить подобие строя. Организованность действий пошла на пользу: на бой с орками подтягивались с флангов свежие силы.
Де Грасси, мысленно произнося молитву, наблюдал за маневрами пехоты в трубу. Сейчас пехота зажмет орков, сомнет, отрежет пути к отступлению. Тогда можно будет задействовать остатки конницы…
Но планам генерала не суждено было сбыться: орочий вождь снова продемонстрировал непредсказуемость своей военной тактики. Над полем боя взвился гортанный клич, и степняки, не дожидаясь, когда пехота замкнет кольцо, вдруг ринулись обратно, в сторону своего лагеря. Действуя слишком организованно и стремительно для диких тварей, орки в правильном порядке отступили назад.
— Лучники, пли! — скомандовал де Грасси.
В степняков полетели стрелы, но все они осыпались на землю: шаманы подняли над войском невидимый щит. К атаке присоединились маги, но и их волшба оказалась бессильна. Орочье войско сумело уйти.
Первая битва была проиграна, и стоила парганцам гибели пяти тысяч пехотинцев и половины кавалерии.
— Сколько убитых? — спрашивал у Ярха Уран-гхор.
— Пять сотен, великий вождь. Из них сто всадников. Шаманы все живы.
Молодой орк нахмурился:
— Пусть будет легким их путь в землях Счастливой охоты.
— Не печалься, мой сын, — сказал Роб, — сейчас они радуются, глядя на нас из обиталища духов. Они выполнили свой долг, а пять сотен против многих тысяч врагов — малая цена.
— Выстави караулы, и пусть орки отдыхают, — приказал вождь Ярху.
Друг Уран-гхора ушел, а старый шаман спросил:
— Скажи, мой сын, что ты собираешься делать дальше'.
— Воины должны поесть, перевязать раны, набраться сил. Пусть отдыхают до утра.
— Ты прав. Люди никуда не двинутся. Они будут подсчитывать убитых, заботиться о раненых и лечить своих верховых зверей. А мы тем временем подготовимся к новой схватке. Ты узнаешь о наступлении людей. У моего ворона зоркие глаза.
Уран-гхор кивнул. Это он придумал выковать шипы и разбросать их вокруг лагеря, а шаманам приказал заколдовать лапы вулкорков так, чтобы им не повредили острия тайного оружия. Потом, уже в походе, приказал своим воинам развести побольше костров, чтобы люди обманулись в численности орочьей армии. Всех человеческих разведчиков степняки поймали и убили, и узнать правду людям было неоткуда.
А после наступила пора шаманству Роба. Старик отправил во вражеский лагерь духов, наказав им оставаться там всю ночь, не являя воинам свой облик. Печальным сонмом полетели духи к людям, просочились сквозь защитные чары, невидимыми гостями бродили среди солдат, плакали и стенали. Живые не могли слышать их плача, не могли видеть духов. Неслышные голоса не проникали в уши людей, невидимые обличья не тревожили их глаз. Но стоны и образы орочьих предков касались самих человеческих душ, рождали в них смертную тоску, неясную и оттого мучительную тревогу, наполняли первобытным страхом, зарождали ужасные предчувствия. Днем воины не находили себе места, а ночью не могли уснуть. Это духи предков иссушали их разум и сердце. Измученные боязнью, печалью и подозрениями люди выступили первыми. А орки, сытые, отдохнувшие, полные сил, сумели их достойно встретить…
День подошел к концу, степь погрузилась в чистую прохладу сумерек. Далекие льдистые звезды взирали с небосвода на костры, горевшие в орочьем лагере. Теперь уже не было нужды обманывать людей, и степняки сидели возле огня целыми десятками.
Только у Уран-гхора с Робом был свой костер. Сюда пришли на совет вожди племен. Уран-гхор рассказал им, что задумал, и раздал приказы. Воины ушли, удивляясь хитрости вождя вождей.
С неба ворон упал, уселся на плечо шамана.
— Человеческие воины не хотят больше поражений, — сказал Роб, выслушав ворона. — Вожди сидят, думают, как нас победить. С ними шаманы, тоже думают. А простые воины отдыхают. Только отдых у них плохой. Духи наших предков продолжают отравлять их души страхом и сомнениями. И вождей тоже отравляют.
— Пусть думают, — усмехнулся Уран-гхор. — Только скажи мне, отец, откуда в людях столько ненужной, дурной гордости? Ведь это гордость не позволяет им правильно оценить врага. Если бы были они осторожнее, может, орки бы дальше границы не ушли.
— Это у людей в крови, — ответил Роб. — Даже когда орки были сильны, жители Богатых, земель считали нас дикарями — глупыми, жестокими, злобными. А уж когда потеряли мы свое могущество — и вовсе для людей стали обычными зверями.
— Но ведь они боялись нас, отец, — вскинулся вождь, — если подкупали слабых, убивали сильных… боялись!
— Боялись, — подтвердил шаман. — Но не как равных, а как диких зверей. Они опасны, злобны, но не умны. Люди ждут от нас только звериной силы, прямого нападения.
— Но разве мы не доказали, что способны к воинскому искусству?
— Они считают это хитростью, мой сын. Звериной хитростью, но не умом.
Уран-гхор скрипнул зубами:
— Сорное семя…
— Пусть думают так. — Роб тихо засмеялся. — Это нам только на руку.
Всю ночь орки провели в лагере. Людям они были видны словно на ладони. Но Уран-гхора это нисколько не заботило. 'Пусть смотрят, как сильны мои воины, как спокойно, без тревоги, они отдыхают. Это только добавит людям страха, — думал он. — А того, чего глазам врагов видеть не положено, они и не увидят. Об этом позаботится Роб'.
Знать, и вправду люди были напуганы. Под утро Роб сказал вождю:
— Человеческий вождь объявил наступление. Засветло сюда выйдет тысяча человеческих шаманов. Их прикрывают пешие воины, тридцать тысяч. А сам вождь стоит на холме, его охраняют все верховые и сорок тысяч пеших. Да колдовской щит над ним висит.
Уран-гхор кивнул:
