Мишка сидел, как пришибленный, прекрасно понимая, что Егор своим докладом в узком кругу буквально насильно втаскивал его обратно в положение первого лица, а он, вместо того чтобы задуматься да быть благодарным… Спасибо, хоть хватило ума о своих ляпах умолчать — хорош начальник: вместо реакции на доклад перечисляет собственные ошибки!
— Благодарствую, господин десятник! — произнес Мишка официальным тоном. — Все сделано по уму и умело, нам такому еще учиться и учиться. — Помолчал секунду-другую и добавил, как можно более душевно: — И спасибо тебе за науку, дядька Егор.
— Гм… вот и ладно… — Егор подобного, похоже, не ожидал. — Как Треску с Дыркой вразумлять будем?
— С Дыркой-то все просто. — Мишка покосился на хитро подмигнувшего Арсения, почувствовал, что краснеет (вот зараза, будто мысли читает!), и попытался, отбросив эмоции, настроиться на деловой лад. — Как мы давеча порешили, чтобы Демьян за огневцами приглядывал, так все и осталось, — Демка о приказе не позабудет, да и ты его поставил здесь порядок блюсти. Самому же Семену, я думаю, не грех о том и напомнить. Дележом же добычи он, скорее всего, озаботился оттого, что понимает: он со своей раной больше не вояка, и прямой путь ему на ладье с ранеными домой возвращаться. Вот и хочет перед уходом свой интерес соблюсти да за справедливостью дележа проследить.
— Это-то понятно! — встрял Арсений. — А делать-то чего?
— Стоять на своем! — Мишка пожал плечами. — Без воеводы ничего делить не станем. А если так хочет поторговаться, то пусть выбирает между своим здоровьем и прибытком.
— Угу… с Корнеем поторгуешься! — многозначительно прокомментировал Егор. — Лучше бы Дырке уплыть от греха, чтобы потом попреков от своих не слушать, что, мол, проторговался. Ну да его дело — хочет, пускай воеводу дожидается.
— Понимаете… есть тут одна… загогулина…
— Мм? — Егор заинтересованно шевельнул бровью. — Это ты про что?
— Нам, огневцам и лесовикам разные части добычи интересны, — начал объяснять Мишка. — Помните, как Илья толковал, что нам за счет добычи можно будет в зиму людей и коней прокормить… Э, погодите-ка! Егор, а чего ж ты мне про Илью ничего не сказал… и я его чего-то не видел… Случилось что?
— Можно и так сказать… — Егор переглянулся с Арсением. — Помнишь, мы боярина в плен взяли?
— Это которому ногу отняли?
— Нет, этот помер. Матвей сказал, что сердце не выдержало. Другого, которого еще на Припяти захватили. Ты его еще Дырке в оплату за насад посулил.
— Да, было дело.
— Так вот… — Егор немного помолчал, словно колеблясь: говорить или не говорить? — Казну он вез. В сундуке.
— И что? — не понял Мишка.
— Гм… — Егор полез скрести в бороде, а вместо него продолжил Арсений:
— Короче, заболел наш Илья. Тяжко и, похоже, чем-то заразным! И то сказать, Мотька-то ему рожу и руки чем-то украсил — ну весь пятнистый! А стонет-то как жалостно! Бредит э-э… ругательно, блюет! Глянешь — жуть берет! Мы его, от греха, в стороне устроили, в шалашике, чтобы, значит, зараза на других не перекинулась. Только Мотька к нему и ходит. Рот и нос, значит, тряпкой с уксусом закрывает, и ходит. А потом руки тем же уксусом моет и одежду дымом окуривает.
— Погоди, погоди! — прервал красочно-зловещее описание Мишка. — Так он на самом деле заболел или это его Матвей…
— А это — как поглядеть, — Арсений хитро ухмыльнулся. — Ежели на самого Илью глянуть… смертушка неминучая, а ежели на сундук, что под Ильей… Тяжелый, зараза! У нас чуть пупки не развязались, пока мы их двоих до шалаша доперли. Да еще ж надо было умудриться, чтобы постель так свисала, что сундук незаметен был. Ох и намучились! А Мотька еще заставил уксусом после этого умыться, да дегтярным дымом чуть не удушил… Я уж испугался, что глаза выест напрочь!
— Та-ак… — Мишка откровенно не знал, как реагировать на рассказанное. — Кто, кроме вас двоих и Матвея, еще об этом знает?
— Мои ратники все знают, — принялся перечислять Егор. — Сундук-то с Ильей им тащить пришлось. Василий твой. Он же этот сундук и нашел. Хватило ума всякой рухлядью его закидать да Демьяна с известием ко мне послать. Ну и сам «болящий», конечно, тоже.
— Ага! — подхватил Арсений. — Илюха сам и придумал заболеть. Даже хотел обгадиться для вящей похожести, но наши сказали, что обосравшегося не понесут…
— Уймись, Сюха! — оборвал ратника Егор. — Все тебе хаханьки.
— А скажите-ка, боярин этот сильно ранен был?
— О! — Арсений назидательно поднял вверх указательный палец. — В корень зрит! А я говорил тебе…
— Нет, не сильно, — перебил Арсения Егор. — Мог бы и в войске остаться. А у сына его голова только для виду перевязана была. Верно мыслишь, Михайла: видать, все делалось в тайности даже от своих. Казна — такое дело… тишину любит.
— А что в сундуке-то? Не походную же казну князь Давыд на ладье в тайности отправил?
— Да нет, конечно. — Егор махнул ладонью, как бы отметая Мишкино предположение. — Похоже, боярин этот сам где-то изрядную добычу взял и утаил от князя. Только непонятно где. С одной стороны, мог богатое поместье обобрать — серебро, даже немного золота есть, оружие дорогое… очень дорогое! Но, с другой стороны, — книги, церковная утварь. Церковь, что ль, ограбил? Христианин все-таки. А еще… будто купца какого потряс — несколько отрезов тканей дорогих. Непонятно, в общем.
— А если… Припомни-ка, дядька Егор, а не попадалась ли тебе по молодости такая добыча, где все вот так же в кучу свалено…
— Хочешь сказать, что он другого грабителя ограбил? Ну если бы такое я на нурманской ладье нашел, то не удивился бы, а… едрить твою… Литвины! Как я сразу-то не подумал?
— Ага! — подхватил Арсений. — Им-то христианский храм ограбить не зазорно!
— Да погоди ты! — оборвал своего помощника Егор. — Выходит, что и верно — покусывают друг друга союзнички!
— Мне так представляется, — влез Мишка, — что какой-то литвин, добычи набрав, решил втихую из войска уйти, а наш пленник того литвина на этом словил, прикончил и его самого, и его людишек, но князю не доложился, а решил сам смыться — якобы ранен тяжко.
