— Это значит, что рано или поздно я там тоже окажусь, — твердо сказал Кай.
— Возьми меня с собой, — попросила Каттими.
— Давай сначала минуем ламенские пустоши, — оборвал разговор Кай.
Он все чаще оборачивался на девчонку, а она словно пряталась от его взгляда: придерживала коня, чтобы оказаться позади, опускала глаза, когда он вертел головой, хотя уж сама-то смотрела на него почти не отрываясь, спину припекало от ее взглядов. Вечером, когда Кай выбрал место для последней стоянки перед переходом к крепости у ламенских пустошей и подводы стали собираться на лысой известковой возвышенности в сотне шагов от костра, который тут же молча начал устраивать Мити, Каттими сначала помогала ему собирать хворост, а потом отошла в сторону и присела над обрывом. В один из последних дней уже ушедшего лета, которое словно проклюнулось через уже начавшуюся осень, лежащая под высоким известковым берегом Эрха неожиданно заблестела красным.
— Иди, — сказала Васа Каю. — Сколько тебе лет, охотник? По лицу-то под тридцать, а по глазам едва за двадцать перевалило. Или и того меньше? Послушай меня, если девка вот так отошла в сторону да спиной повернулась, подойти к ней надо. Если бы ей надо было одной остаться, она бы не пошла никуда. Или сидела бы к тебе лицом. Руки бы сплела на груди. Одной остаться просто. Не одной быть сложно. Иди, я сейчас ягодки заварю с медом, с твоим сыром да с лепешками хорошо пойдет.
Кай пошел к Каттими только через полчаса, когда сумрак окончательно сгустился. Наполнил кубок ягодным отваром, надрезал лепешку, вставил в нее кусок сыра, разогрел на огне и подошел к девчонке. Она пела. Пела чуть слышно, пела на каком-то едва знакомом языке, кивая в такт несложной мелодии и постукивая подушечками пальцев друг о друга. Он замер у нее за спиной и стоял так несколько минут, пока она не замолчала. Потом сел рядом. Каттими молча взяла у него кубок и тут же набила рот угощением.
— Что ты делала? — спросил он ее через несколько минут.
— Пела, — пожала она плечами.
— Только пела? — усомнился Кай. — Я уж не говорю, что пела ты на незнакомом языке, но ведь было что-то еще?
— Ты почувствовал? — спросила она, повернулась к охотнику, и по отразившимся в ее глазах бликам костров близкого бивака Кай понял, что она плакала.
— Ты словно раскидывала сеть, — сказал он негромко. — Едва различимую, тонкую, ткни — и порвется. Но сеть.
— Как порвется, я почувствую, — прошептала Каттими. — Это заклинание малла. Охранное заклинание. Эти мелкие тати не слишком дружны с колдовством, но кое-что могут. Наш поселок располагался далеко от Хапы. Почти у самых Восточных Ребер. Рядом были два поселения малла. Две дубравы. Они живут под корнями. Должны жить в дуплах, но дуб, в котором можно жить, растет под тысячу лет. Мало таких деревьев. Вольные почти повывели их.
— И вы жили с ними мирно? — удивился Кай.
— Да, — кивнула Каттими. — И с ними, и с лами, и с лапани, и даже с большерукими кусатара. Война и боль всегда приходили откуда-то снаружи. Или от границ Салпы, или из-за Хапы. Отец говорил мне, что, если землю Салпы долго не поливать кровью, кровь начинает капать с неба. Ты уверен, что твой конь никого не подпустит к нам ночью?
— Уж во всяком случае, он даст мне знать об опасности, — уверенно сказал Кай.
— Всегда полагайся только на себя, — твердо сказала Каттими.
— Знакомые слова, — усмехнулся Кай. — Но мой конь все равно что я сам.
— Как ты его приручил? — спросила Каттими.
— С трудом, — признался Кай. — Два года назад под Зеной мор накрыл целую деревню. Половина жителей погибла, половина стала приделанными. Но дикими. В том числе и вся живность, что была в деревне. Я очищал деревню вместе с зенскими стражниками. Ну и отыскал в конюшне годовалого жеребенка. Он не бросился на меня сразу, и я решил попытаться с ним справиться. Закрыл его там, поил неделю только водой, потом стал давать молоко. Разговаривал с ним.
— Долго? — спросила Каттими.
— Два месяца, — сказал Кай. — Я ведь уже говорил тебе? Потом он взял у меня из рук хлеб. Потом… Нужно отдыхать, Каттими. Завтра будет очень трудный день. Нам придется пройти больше пятидесяти лиг. А на следующий день еще столько же. Мой конь справится с этим без труда, но я не могу бросить обоз.
— Но ты же не нанимался его охранять? — шмыгнула носом девчонка.
— Это ты точно заметила, — согласился Кай.
— В обозе враг, — прошептала Каттими.
— Я чувствую, — кивнул Кай.
— И это не Туззи и не Таджези, — добавила Каттими.
— Спать, — рассмеялся Кай.
— Ты снимал войлок с приклада ружья, — вспомнила Каттими. — Нашел что-то интересное? У тебя лицо переменилось. И что значит: «всякий под своим носом клюет» и «каждый как может свои дела правит»?
— То и значит, — после паузы ответил Кай. — Клюет и правит. Судя по всему, толстяк Шарни обманул меня на десять золотых.
— Что ты там прочитал? — спросила Каттими.
— «Дар Киру Харти, Луккаю, Луку, Каю, или как он сам себя называет, единственному брату моему под небом Салпы», — отчеканил Кай.
— И что же теперь делать? — надула губы Каттими.
— Ничего, — пожал плечами Кай, поежился от уже слабого, но все еще неприятного приступа лихорадки, потер не желающую заживать руку. — А что можно сделать? Поймать Шарни и сказать ему, что он негодяй? Непременно при случае. Но он и сам об этом знает. К тому же мне кажется, что меч, который ты отыскала в оружейной Кеты, много дороже моего ружья. Но я не верю, что он из сказки, — рассмеялся Кай. — А вот Хармахи, который сделал это ружье, увидеть я бы хотел.
— Так мы отправимся после Ламена в Хилан? — недоуменно проговорила Каттими.
— У меня есть дела и в других городах, — задумчиво проговорил Кай и добавил: — Думаю, что самые важные из них в Туварсе. Но говорить об этом рано. Мы еще не добрались до Ламена.
Глава 8
Часовщик
Ночью они спали так, как спали в последние дни. На одном одеяле, прижавшись спинами друг к другу, положив оружие под руки. В воздухе стояло тепло, но трава к вечеру отсырела, грозя к утру покрыться изморозью. Кай лежал на боку, чувствовал спиной тепло Каттими и вроде бы думал о чем угодно — о странном появлении неизвестного ему брата, о пропавшей кружевной рубашке от Варсы, о дальнейшем пути и о судьбе укрытых им в дальнем краю близких, — пока не понял, что думает он на самом деле только об одном: как бы повернуться на другой бок и обнять, прижать к себе с каждым днем, с каждым мигом неостановимо прирастающую к нему девчушку. Понял, но не сделал этого. В который раз ему показалось, что делать этого не следует. Почему? А кто его знает? Стояла эта самая ощутимая невозможность, как комок в горле.
Кай прислушался к фырканью коня, который пасся поблизости, и приоткрыл глаза. Молодец, как и следовало, не отходил от собирающегося заснуть хозяина. Лошадка Каттими сторонилась черного гиганта, переступала в стороне. Васа и Мити — последний так и не произнес ни слова с момента первой встречи — все еще сидели у костра. Вечером Каттими уже привычно напевала, раскидывая над становищем невидимую маллскую сеть, а Васа смотрела на нее и посмеивалась, словно ее младшая подруга собирала и раскладывала на ладони безделушки, какие-нибудь цветные стеклышки со сглаженными хурнайским прибоем краями. Впрочем, сеть была невидимой не вполне. Как казалось Каю, она словно расчерчивала ночное, озаряемое жидкими всполохами Пагубы небо едва приметными линиями. Казалось, моргни один раз, другой, и пропадет эта сетка, как смывается с глаза слезой прилипший волосок, но нет. Не пропадала.