и тупики, где обитали хурнайские купцы, ростовщики, менялы и прочий густо позвякивающий монетами люд. До полудня Ашу всегда был дома, конечно, если не нужно было отправляться на прием к Кинуну, но даже если его и не было, слуги были вышколены безупречно. Проходя под высоким забором, Кай наклонился, поднял выщелкнувший из подгнивших листьев орех, накорябал на нем ножом несколько слов и бросил его через забор. Услышав всплеск, а за забором был устроен крохотный бассейн, Кай направился к рынку. Ашу должен был появиться в условленном месте непременно. Впрочем, как назначали встречи со старшиной проездной башни другие его знакомцы, Кай не знал.
Опасности вроде бы не было. Ветер гонял по ползущим с холма на холм хурнайским мостовым сухие листья, разве только темные тучи клубились над головой, предвещая осенний дождь, ну так чего было ждать от приморского города. Хурнай все-таки не мог сравняться теплой зимой с Туварсой, море, конечно, у его берегов не замерзало, но холодные дожди, а то и снег, случались. Впрочем, для жителей города клана Руки — клана Кессар и предзимний дождь казался великой стужей, отчего и горожан на улицах было не так уж много. Но бедно одетый гиенец с морщинистым лицом вряд ли мог привлечь чье-то внимание, тем более что и самому Каю казалось, что недавним утром он почти приблизился к завешанной ему Сакува способности становиться незаметным для любого взгляда. О Каттими подобного сказать было нельзя. Она волочилась всего в полусотне шагов за Каем и, кажется, привлекала внимание каждого. Вот только ничего, кроме обалдевшего от вида городских улиц переростка-гиенца, этот самый каждый разглядеть был не в состоянии. Сомневаться не приходилось, к прочим талантам девчонки следовало причислить и лицедейство. Хотя когда Кай сжимал ее в объятиях, вроде бы она учащала дыхание и покрывалась испариной не в шутку.
Раздумывая об этом, Кай вернулся уже знакомыми улицами к порту, попетлял по приморским улочкам, но чужого пригляда, кроме как со стороны Каттими, не заметил. В полдень он подошел к харчевне, как и было условлено, заказал большую бутыль терпкого акского, блюдо соленой мелкой рыбки, пару хурнайских лепешек с сыром и дробленым орехом и принялся потягивать вино, смакуя солоноватый вкус белесых волокон. Каттими присела за крайний стол, торжественно достала потертый нищенский кошель, вытряхнула на столешницу несколько медяков — и вскоре уже хлебала горячую похлебку и не менее горячий ягодный отвар. Да, ветерок становился все холоднее, и горячего заказать бы не помешало. Кай уже хотел подозвать служку, как заметил Ашу. Точнее, он заметил фигуру одинокого рыбака, который брел со стороны рынка с пустой корзиной и ничем не отличался от трех десятков таких же рыбаков, что перемежали глотки горячего вина руганью и стуком о доски столов костяшек. Кай узнал Ашу, когда тот был уже в десяти шагах. Впрочем, и старшина проездной башни не сразу узнал охотника. Увидел бутылку на столе, кивнул, сел напротив и, только плеснув вина в свободный кубок, заметил:
— Никак не могу привыкнуть, Кир Харти, к твоей способности менять цвет глаз. Или хочешь, чтобы я тебя по-новому называл? Зеленоглазым охотником? Каем-Весельчаком? Больно редко ты смеешься. Все хотел спросить, как ты меняешь цвет глаз? Мне говорили, что соглядатаи Данкуя делали нечто подобное, лепили к зрачкам чешуйки хапского леща, вырезая в них отверстие, но рыбой от тебя, парень, не пахнет.
— От тебя тоже, Ашу, — усмехнулся Кай. — Корзина, с которой рыбак идет с рынка, должна пахнуть рыбой. Когда-то ты подъезжал к харчевне на коне. Что случилось?
— Это я у тебя должен спрашивать, что случилось, — понизил голос Ашу. — По-моему, четыре месяца назад ты сказал, что уходишь из Хурная надолго?
— Так я проездом, — пожал плечами Кай. — Или проходом. Или проплывом.
— Хорошо, что проездом, — кивнул Ашу. — Тут до тебя есть охотники. Сам урай Хурная снизошел до мирских дел. Велено прикончить девчонку, что ходит с тобою. Так что, если она и в самом деле где-то поблизости, убирался бы ты из Хурная вместе с нею. Тебя я знаю, ты из всякой передряги выпутаешься, а вот девке не поздоровится. Сейчас дозоры к каждой внимание имеют, и если какую разыщут без ярлыка, то пусть она даже и не твоя спутница — ночь в холодной ей обеспечена.
— Так вот? — удивился Кай. — Сейчас, как ты видишь, я один, но, на всякий случай, что за девка нужна Кинуну? Об этом пока только спрашиваю. Может быть, приметы какие есть?
— Тебе лучше знать, — снова налил вина в кубок Ашу. — Но скажу, если у тебя целый выводок на примете. Девка красивая, вроде бы как даже очень красивая, коротко остриженная, с татуировкой на шее, запястьях, лодыжках и талии. Со шрамами между ключиц, словно кто раскаленным прутом в нее тыкал. Говорят также, что ловка в обращении с мечами.
— Интересно, — задумался Кай. — Вот уж не думал, что кого-то может заинтересовать моя девка. Чем она не угодила ураю?
— Да плевал он и на нее, и на тебя, — скривил губы Ашу. — А так-то… Ведьма вроде бы. Ворожея.
— Так ведь нет смотрителя в Хурнае пока? — прищурился Кай. — Кого теперь интересуют ведьмы? Тебе ли не знать, Ашу, что нет никакого колдовства в Текане? Колдуны бывали, а колдовства нет. Если только не исходит оно от Пустоты. Кто передает приказы Кинуну, если нет в Текане верховного правителя, нет иши?
— Ты об этом хотел меня спросить? — холодно осведомился Ашу.
— Нет, — коротко бросил Кай и окинул взглядом трактир.
Ветер хлопал полотняным пологом, рыбаки пили горячее вино, Каттими облизывала плошку из-под супа. Да, недолго осталось стоять навесу. Еще один шторм, ветер, и хозяин вытащит колья и уберется в тесное и душное зимнее помещение.
— Я из Туварсы, — продолжил охотник после короткой паузы. — Там завелась нечисть. Приделывает кто-то горожан. Кто-то с крыльями. Вроде бы какая-то тварь из Пустоты, именуемая Пангариджей. Впрочем, не поручусь. Две тысячи человек обратились в мерзкую пакость. И исчезли. И колдовство там было. Помнишь круги на портовой площади?
— Помню, — глотнул вина Ашу.
— И таких или похожих приделанных от Кеты до Ламена множество, — сказал Кай. — Не той пакости, что мы уничтожали в хурнайских деревнях, а новой. Когда и не скажешь на первый взгляд, что приделанный перед тобой.
— Это все? — спросил Ашу.
— Лихорадка в Аке, — сказал Кай. — Кожа покрывается черными пятнами. В три дня человек умирает. Обычно после нее выживает один из десяти.
— Теперь все? — снова спросил Ашу.
— С Кетой что-то неладное, — вспомнил Кай. — Ламен дымом окутан.
— Теперь-то точно все? — усмехнулся Ашу.
— Пока все, — откинулся назад Кай. — Пока.
— Пагуба, — взъерошил пальцами волосы Ашу. — Всякий может надорваться, но кто-то надорвется, поднимая камень с голову, а кто-то, поднимая камень размером с быка. В этот раз нам выпало по полной. Так вот, бывший зеленоглазый. Слушай, что тебе скажет пока еще старшина проездной башни Хурная. Кеты больше нет. Затряслась земля, и кетский замок обрушился. Рухнула скала. Две реки перегородила. Те, кто выжил, утонули. Слушай дальше, парень. Сакхара больше нет. Осыпалась крепость клана Смерти — клана Хары, будто не из камня была выстроена, а вылеплена из песка. И вода в речке Туварсинке потемнела, словно течет она через зловонное болото. Так что остаток клана Смерти теперь бредет куда-то через холодную степь без воды, без крыши над головой. И вот еще, парень, Намеша в крови и нечисти. Три месяца уж как. Упал с неба черный дождь. Покрыл мутной взвесью все. Задурманил, залепил глаза и страже, и жителям. А когда весь город спал, из тучи, что застыла над городом, вылетели сотни, тысячи пустотных тварей и начали пировать.
— Дальше, — прохрипел Кай.
— Дальше? — прищурился Ашу. — Огонь вдруг пошел по пластам угля под Ламеном. Что там по пластам, по пустым выработкам. Дымом окутало город. В дыму полезла из-под земли всякая мерзость. Такая, что и не водилась никогда в шахтах. Такая, что ноги у горожан отсекала в пол-укуса, головы детям. В дыму, сквозь который ни смотреть, ни дышать нельзя. Выгнала людей за городскую стену. Им бы за реку, да несла уже вода на себе трупы из Кеты, испугались. Пошли за ворота, что вели к ламенской пустоши. Едва успели поставить шатры, раздался зов рога, и вышли к шатрам тысячи тати и прочей мерзости и стали
