на бездушный автомат. Что же получается, Ода только на опасность для Томико реагирует? Но не душить же Накамуру у нее на глазах, чтобы узнать! Да и опасно это, не успеешь сказать: «Шучу!» — а маленькая ниронка тебе уже шею свернет. Хельг был уверен, что Хитоми с легкостью провернет нечто подобное. В семье Ода обучали и не такому.
Так, пока хватит провокаций. Да и картошку следует дочистить. Если Хельг еще планирует появиться на кухне, то не стоит исчезать раньше выполнения «наряда». Томико обязательно наябедничает. Если бы с ним себя так вели, то он бы точно наябедничал.
Дальнейшее происходило в полнейшем молчании. Ниронки помалкивали, лишь Томико ругалась, когда в ее руках после очистки испарялся очередной клубень. Майнор Белой Хризантемы не придумала ничего лучше, чем обвинять в собственных ошибках и неудачах Риоко и Хитоми. Те молча сдерживали упреки, хотя Хельгу было ясно, что Тагути есть что сказать. Впрочем, девчонка подавляла возмущение, а это значило… Много чего это значило. Версий можно построить немало, но он здесь не ради Риоко. Его цель — Ода.
Хотя пока хватит. Не стоит показывать свой интерес. Лис сделал вид, что полностью увлечен чисткой, и лишь иногда ехидно хихикал, поглядывая на Томико. Ниронка жутко бесилась, но связываться с Хельгом не решалась. Упреки продолжали сыпаться на соотечественниц Накамуры.
Стоило кожуре с последней картофелины упасть в переполненное очистками мусорное ведро, как Хитоми молча поднялась. Хельг не успел и глазом моргнуть, как маленькая ниронка подхватила два ведра и молнией метнулась к выходу из комнаты. Оставшиеся со вздохом облегчения принялись разминать руки. Помогать Хитоми они не собирались. Хельг поднялся и взял оставшиеся два ведра. А тяжеловато, знаете ли! Конечно, не хрульговские бревна, но тоже ничего. Казалось бы, чего там веса в кожуре, а какая в итоге тяжесть-то! И как Хитоми с ними так легко?
Впрочем, выйдя из кухни во двор, к мусорным ящикам, Хельг увидел, что маленькая ниронка сильно сбавила темп. Ковыляя к ящикам, она на секунду-две останавливалась, переводила дух и продолжала идти. Как бы ни была хороша дочь семьи Ода в деле безоружного боя, но физические нагрузки — это по другой части.
Обогнав девушку, Хельг высыпал мусор и быстро вернулся к Хитоми, которой дойти оставалось метров семь. Элегантно (насколько вообще возможно элегантно тянуться к мусорному ведру) протянув руку, Лис предложил:
— Давай помогу.
Хитоми ничего не ответила, и Хельг уже подумал, что окажется проигнорированным, но ниронка неожиданно сунула ему в руку оба ведра разом, развернулась и умчалась в сторону кухни. М-да, а он ведь еще хотел поговорить… Или ниронка как раз пыталась избежать разговора? Если вспомнить, то он всегда видел Хитоми или в компании одногруппниц, или… Хм. Получается, что в одиночестве он никогда ее не заставал. Занятно, ведь Нобунага, помнится, прожужжал ему все уши, что истинный воин, дабы мир принял его, должен стремиться слиться с миром, а для этого нет ничего лучше медитации подальше от людей, для слияния с Пустотой, которая есть все и ничего…
Ведро глухо стукнуло о край ящика. Хельг хмыкнул, подумав, что восточная мудрость конечно же идеально подходит, когда выкидываешь картофельную кожуру. Прямо так и просится:
Бр-р-р. Нет, такое зубоскальство больше подходит Фридмунду, а тебе, Лис, не ерундой поэтической заниматься, а Хитоми анализировать. Так что вперед, точнее — назад, на кухню, пока она еще там.
Однако он опоздал. Ниронки уже ушли (йотунство!), а завкухней, увидев Лиса, похвалил его, сказав, что сегодня благодаря Хельгу с нарядом справились быстрее. Хельг радостно поулыбался в ответ, думая только о миниатюрной ниронке. Ох, с ней придется попотеть. А ведь нужно прорабатывать и остальных «птенцов», выискивать, так сказать, скрытые золотые жилы. А еще учеба. И не за горами — турсы.
Ладно, не скисать. Никуда Хитоми не денется. И турсы никуда не денутся. Просто надо находиться в первой двадцатке по баллам, и можно заниматься своими делами, сколько душа пожелает.
Альдис Суртсдоттир
— Тридцать пять, тридцать шесть, тридцать семь… — считала Альдис.
Шесть дней безделья в больнице давали о себе знать, мышцы живота ныли все сильнее, однако это не повод прекращать тренировку, скорее наоборот. Ну почему Альдис додумалась упражняться только на шестой день пребывания в больнице? Столько времени потеряно зря!
— «Перед битвой под Моржовым Клыком Харальд Великий обратился к своим дружинам и поклялся, что каждый выживший воин получит свой фордор. Воодушевленные бойцы сломили сопротивление посмевших противиться воле Бога-Солнца владетелей запада. Харальд был щедр, он даровал верным соратникам своим земли и вольности, и всякий простолюдин, воевавший на его стороне, получил из рук Сына Солнца титул свободного эрла. Повелением Харальда побежденные конунги лишились своих богатств, а фордоры их Великий раздал бойцам, и каждый воин получил надел, согласно заслугам в бою…» — громко зачитывала Тэфи, сидя на ногах Альдис с книжкой.
— Сорок два, сорок три, сорок четыре…
— У тебя такие костлявые ноги, — пожаловалась Тэфи. — Я всю попу отсидела.
— Не отвлекайся, — фыркнула Гурда.
— Сорок девять, пятьдесят…
— Ой, как интересно! А я удивлялась, что эрлы только на западе живут, — прозвучал откуда-то из-за спины голосок Лакшми. — А почему их называют селедочниками?
Альдис сжалась и с особой яростью откинулась назад, стукнувшись затылком об пол. В повисшей тишине ее голос, отсчитывающий количество разгибаний, прозвучал непривычно громко:
— Пятьдесят пять.
— Потому что идиоты! — резко бросила Гурда.
— На западе море холодное, — пояснила Гвендолен. — Водоросли растут плохо. Эрлы небогаты: ловят рыбу, выращивают тюленей. Все, что у них есть, — это клочок земли, фамильная гордость и право служить конунгу.
— Горним Домам Мидгарда не очень-то по нраву, что потомки простых рыбаков и воинов имеют право не вставать в их присутствии и могут учиться на пилотов наравне с родовитыми майнорами, — добавила Гурда. — Назвать вольного эрла в лицо «селедочником» или «бездомником» — оскорбление.
— Ой… прости, Альдис, я не знала…
— Пятьдесят девять, шестьдесят! — Альдис ухватилась за спинку кровати, пытаясь отдышаться. — Все: слезай, Тэфи!
— Наконец-то. — Гальтка встала и с мученической гримасой потерла зад. — Ты жесткая и бугристая, как доска для стирки.
Альдис показала язык:
— Не всем же быть жирными.
Вообще-то рядом с женственной и приятно округлой в нужных местах Тэфи или изящной Лакшми тощая Альдис действительно смотрелась сушеной треской.
— Ты не обижаешься на меня? — жалобно спросила Лакшми.
— На что?
— Ну, на то, что я сказала… про селедочников…
— Нет, конечно. — Альдис вздохнула. — На правду не обижаются. Вольные эрлы сейчас больше
