Глава 22
БОЛЬ
Они шли по степи, которая не растворилась после схватки. Растворилась пустыня. Растворилась вместе с могилой хиланцев, тентом, большею частью мешков и всеми припасами. Зато теперь у них была одна лошадь, на которой в полубеспамятстве сидел Кай. Лицо его было бледным, почти белым, на котором выделялись серые пятна на скулах и лбу, почти перекрывая старый шрам. Никто не произносил ни слова. Жажда стягивала рты и глотки. Арма, которая вела лошадь под уздцы, могла бы добыть несколько глотков воды для каждого, но вряд ли после этого она смогла бы идти.
Зрение не сразу вернулось к ней после уничтожения сиуна, но еще обливаясь слезами от рези в глазах, она на ощупь помогала Илалидже снять с зеленоглазого свернувшиеся от пламени кожаные доспехи, оставшиеся от одежды обгорелые лохмотья, чувствовала под пальцами не только обожженную плоть, но и то, что зеленоглазый жив, дышит, и от этого слезы лились из ее глаз еще обильнее. Наверное, это и помогло ей снова прозреть.
— Видишь? — Илалиджа выдавила из глянцевого мешочка серую слизь на ладонь. — Я говорила с ним, когда он спал. Тогда еще. В Холодных песках. В застенках Асаны. Я не была тогда ловчей Пустоты. Хотя уже знала, что буду ею. И он просил у меня в снах избавления от боли. Его тело отторгает кожу на его спине. А кожа не хочет отторгаться. Тем более что это кожа великого демона, которого твой избранник однажды убил. Ну, скажем точнее, не убил, а отправил восвояси. А между тем та же Теша никакой боли не испытывает. Просто потому, что не сопротивляется. А он… так и не понял, что в этом пятне его сила. Отказался принимать на тело эту мазь. Но теперь у него нет выбора. Выдергивай нож.
Илалиджа прижала ладонью рану, пропустив нож между пальцами, и когда Арма выдернула его, вдавила, заполнила слизью рану. Кай вздрогнул и задышал чуть глубже. Арма в ужасе отбросила нож. Шалигай с обезумевшими глазами не дал ему упасть. Схватил и начал вытирать вымазанное слизью лезвие о вспухшую культю.
— Каждый сам делает свой выбор, — усмехнулась Илалиджа. — А ведь твой зеленоглазый выбор свой тоже сделал. И мы можем обмазать его этим средством с головы до ног, но это его не изменит. Что ж, в таком случае ему придется по-прежнему терпеть боль. Но ведь лучше боль, чем тлен?
Пустотница рассмеялась и коснулась раны.
— Твой зеленоглазый — великий воин. Таких немного даже в Пустоте. Он знал, что Арш бросает нож ему в сердце, и мог легко отбить бросок, но не сделал этого. Присел, опустился на палец, чтобы нож не вошел в сердце, но все-таки принял его в грудь. Он шел в пламя, будучи уверенным, что будет сожжен. Рассчитывал ли он, что ты ринешься за ним? Не знаю. Любой из нас на твоем месте вспыхнул бы как сухой лист. Но если бы он не сделал то, что сделал, мы бы не прошли этого сиуна.
— Их осталось еще пять, — прошептала Арма. — Если каждого будет нужно проходить такой ценой, мы не доберемся до цели.
— Не гадай о других пропастях, если висишь на краю одной из них, — скривилась Илалиджа. — Где твой меч?
— Вот, — раздался голос Эши, и старик положил желтый клинок рядом с мечом зеленоглазого.
— Не выпускай его из рук, — посоветовала Илалиджа. — Когда против великого воина встает великий воин, завиток на гарде может оказаться важнее доблести. А теперь помогай мне. Расстели одеяло вдоль его тела. Я смажу ему ожоги, потом переверну его и продолжу. Смотри, чтобы я не пропустила ничего и чтобы не нанесла лишнего. Нам этот воин нужен здоровым, но количество боли в его теле приумножать все же не стоит. Эта мазь снимает боль с кожи демона, но селит ее на человеческой коже. Она меняет ее.
— Он станет серым? — спросила Арма.
— Какая тебе разница? — скривилась Илалиджа.
— Но Теша не стала… — прошептала Арма.
— У нее нет на спине плоти демона, — отрезала Илалиджа. — Поспеши.
Он не стонал. Но от каждого прикосновения Илалиджи сначала напрягались его скулы, а потом, когда Арма помогла перевернуть зеленоглазого на одеяло, вздрагивали плечи. Вскоре все ожоги были смазаны. Слизь исчезала почти мгновенно, и вместе с нею исчезали пузыри, обрывки кожи, растворялись угольно- черные пятна. Вскоре почти все тело Кая стало глянцевым и чуть-чуть сероватым. Но даже на фоне этой серости пятно на спине выделялось плотностью и темнотой.
— Я бы на его месте гордилась, — рассмеялась Илалиджа. — Ведь этой отметиной он породнился с очень великим воином. Честь может быть достойна страданий.
— Вот порты, — подошел к лекарям Тарп. — Больше из одежды ничего нет. Даже исподнего. Сапоги же его почти не пострадали. А вместо рубахи придется что-нибудь изобразить из одеяла. Вы сами оденете его или помочь?
— Я справлюсь, — сказала Арма.
— И тебе, кстати, надо бы что-то изобразить из одеяла, — подмигнула Арме Илалиджа. — Рубаха твоя тоже сгорела. Я, конечно, понимаю, что стесняться тебе нечего, такой красотой можно только гордиться, но нежную кожу лучше поберечь.
Только в этот миг Арма посмотрела на себя, увидела, что она обнажена по пояс, вспыхнула, но все же сначала одела зеленоглазого и только потом взяла одеяло, вырезала отверстие для головы и накинула это неказистое одеяние на себя. Кай пришел в себя еще через час. Открыл глаза, несколько секунд скрипел зубами, привыкая к боли, затем накинул на шею кисет с каменным ножом, надел на запястье туварсинский браслет, повесил на пояс меч, провел рукой по чуть приметному шраму на груди. Мазь Илалиджи и его почти залечила.
— Зачем тебе этот браслет? — не понял Эша. — В нем же нет никакой магии!
— В нем я сам, — глухо ответил Кай, оглянулся, увидел Арму, пошатываясь и морщась от боли, подошел к ней и долго смотрел в лицо, словно пытался разглядеть проблески отвращения или брезгливости. Не разглядел, с облегчением выдохнул, обнял и прижался щекой к ее щеке.
— Можешь что-то сделать для меня? — спросила она его.
— Непременно, — прошептал зеленоглазый.
— Мне… нам всем нужно, чтобы ты вновь стал сильным и здоровым. Ты едва стоишь на ногах. Если не хочешь, чтобы нас перебили в следующей схватке, садись на лошадь. И выздоравливай.
И вот теперь Арма вела лошадь под уздцы, потому что сидевший в седле Кай то и дело терял сознание от боли, хотя и ни разу не дрогнул и не вывалился из седла, и морщилась от боли, которую пыталась разделить с зеленоглазым. К тому же грубое одеяло натирало грудь.
День клонился к закату, когда Эша что-то заметил впереди. Старик, который хмуро бурчал под нос, даже напевал, словно его не беспокоила жажда, остановился, ударил себя по коленям и, обернувшись, изумленно выпучил глаза:
— Не верю своим глазам!
— Верь, — глухо произнес Кай и спрыгнул с коня. — Пройдусь немного, а то так и выздоровею с согнутыми ногами, приросшими к лошади.
— Что это? — не понял Тарп.
— Трактир, — объяснила Илалиджа. — Тот самый, в котором мы и с тобой встретились. Не узнал?
— Нет, — покачал головой Тарп. — Впрочем, мы подходили к нему с другой стороны.
— Теперь нам даже и проводник не понадобится! — крикнул Эша. — Дорога-то осталась только одна!
— Сначала переговорим с трактирщиком, — сказал Кай. — И передохнем хотя бы одну ночь.
Возле трактира было все то же самое. Только отметки Кая на стене оказались замазаны грязью.
