— Не встревай, пацан. — Бурей коротко обернулся в мишкину сторону. — Старшие разговаривают, жди, пока спросят!
— А он не тебя и спрашивает, Буреюшка, угомонись, милый. Говори, Михайла.
— Ну, я тогда пошел. — Бурей развернулся, собираясь уйти.
— Стой, где стоишь! — Скомандовал дед. — Я тебя отпускал? Ладно, молодые распустились, ты-то чего?
— Недосуг, дел много.
— Ничего, подожди. Михайла, бывает, и дело говорит. Ну, Михайла?
— Ты вот про охрану сейчас сказал, а Илья мне рассказывал, как, бывает, обозы громят. Я и подумал: дать бы обозникам самострелы. Сильным быть не нужно, научиться можно быстро, а несколько десятков выстрелов — это ж сила! Илья из моего попробовал стрельнуть, получилось.
— Что скажешь, Бурей?
— Игрушка, Корней. Я против.
— Дядя Бурей…
— Я тебе не дядя!
— Серафим Ипатьич! Да если хоть несколько жизней самострелы спасут, и то хорошо, а если удачно получится, то и вообще к обозу ворогов не подпустите.
— Много ты знаешь про обозы…
— Корней, Корней, ты глянь! — С той стороны, откуда в Мишку стрелял лучник, быстрыми шагами приближался Лука. — Корней, что твой Михайла творит! Скоро все мои лучники к нему учиться убегут. Ты только глянь!
В руке Лука Говорун держал обычный лук-однодеревку, какими пользовались лесовики. Но этот лук отличался от остальных тем, что был изуродован попаданием самострельного болта. Чуть выше середины древка кусок дерева был вырван, и от этого места шла трещина, почти на две трети длины всего лука.
— В темноте, на слух, и так попасть. Михайла, ты как это?
— Так же, как и он. — Мишка показал треснувшее ложе самострела, с застрявшим в нем наконечником стрелы. — Наверно, одновременно выстрелили.
— Дай-ка!
Бурей забрал у Мишки самострел, повертел в руках, без видимого усилия отжал рукой рычаг, щелкнул спуском.
— Значит, не врут, что он уже десяток народу из этой штуки уложил? — Демонстративно игнорируя Мишку, Бурей обращался с вопросом к деду.
— Не врут. — Подтвердил сотник.
— Что, Корнеюшка? — Бурей неожиданно ощерился. — Лисовина растишь?
— Внука ращу! — дед вызывающе выпятил вперед бороду. — Ты что, передумал?
— Наоборот. Игрушка, конечно, убойная, и давать ее в руки пацанам… твое дело, Корней. А обоз вооружать — себе дороже. Тебе лишняя морока, а обозу — смерть.
— Ну-ка, ну-ка, объясни.
— У сопляка в башке ветер, так это и должно так быть, а ты-то где ум растерял?
— Бурей! — Грозно прикрикнул дед.
— Сорок лет уже, как Бурей, а из ума не выжил. — дедов окрик не возымел нм обозного старшину ни малейшего действия. — Вы вооруженных обозников обязательно в сечу потянете, сзади вас прикрывать. Тут им и конец. Воевать они не обучены, доспехов не носят, стрельнут по разу и полягут все. Не дам своих людей гробить! Довели сотню до оскудения, теперь убогими дырки латать хотите? — Бурей потряс в воздухе огромными кулаками. — Не дам! А если у кого из своих эту игрушку увижу, об его же хребет и разломаю!
— Кхе!
— Не сказал твой сопляк в этот раз дела, подождем, может в другой раз повезет. Пошел я, забот полон рот.
— Ступай, Буреюшка, Бог в помощь…
Неожиданно Мишке в голову пришла интересная мысль и он тут же обратился к десятнику лучников:
— Дядя Лука…
— Помолчал бы! Стреляешь ты, Михайла, слов нет, ловко, а…
— Бурей сам нам на помощь вызвался — перебил Мишка — или ты ему приказал?
Дед с Лукой многозначительно переглянулись.
— Все-таки, сказал дело твой пацан, Корней. Только… Бурей же Пимена не любит…
— Он никого не любит, а себя самого, больше всех. — Философски заметил дед. — Пойдем-ка, Лука, мне уже третий раз пеняют, что сотня до полной убогости дошла.
— А мне — второй.
— Так вот, пора бы нам, кому на это не наплевать…
Дед с Лукой неторопливо пошли в сторону от илюхиных саней и голоса их перестали быть слышны, но Мишка и так догадывался, о чем у них сейчас идет речь. Похоже, возвращение деда на должность сотника было вовсе не безоблачным и одобряли это далеко не все.