— Афоня, Михайла, доставайте ложки, я кашу принес. — Раздался рядом бодренький голос Ильи. — Михайла, давай-ка я тебе сесть помогу.
— Илья, чего там слышно-то?
— Ты про что, Афоня?
— Ну, народ-то у котлов не молчит. Ты ж там долго крутился.
— Хе-хе, я рассказывать буду, а ты кашу жрать? Нет уж, потерпи.
В три ложки котелок вычистили почти мгновенно, но Илья, словно испытывая терпение раненых, ушел к костру за горшочком, в котором запаривал травы для перевязки, потом долго возился освобождая лошадь от торбы с овсом и запрягая ее в сани, потом, зачем-то ушел искать Бурея.
— Нарочно тянет, зараза, чтобы в дороге было о чем поговорить. — Пробурчал Афоня. — Михайла, а ты зачем про обозников у Луки спрашивал?
— Вы-то сами нам на выручку пошли, значит, на эти четыре десятка людей дед всегда положиться может, а остальные ненадежны. А вот обозники? Про них-то тоже знать хорошо бы.
— Не-а, про них ты ничего не узнаешь, и надежными они не бывают. Чья взяла, за того и обоз. — Афоня даже не задумался над ответом, видимо, знал точно или уже бывали прецеденты.
— Так уж и все? — Все-таки, переспросил Мишка.
— А кто — не как все, того Бурей со свету сживет. Ты пойми: обозники из-под наших мечей кормятся. Вот, побили мы, к примеру волынян или полочан, или еще кого. Собираем добычу, если в погоню не пошли, конечно. А обозники раненых к себе тащат, и примечают: чем мы побрезговали, то они вернутся и подберут. А потом еще по кустам и буеракам пошарят: вроде бы как, наших раненых ищут, но и ворога укрывшегося добьют и обберут.
Знаешь, если сеча на одном месте крутилась, то потом там не то что стрел своих не найдешь, людей в броне из земли выковыривать приходится, так их ногами да копытами притопчут, что и не узнаешь, порой, своего или чужого достаешь. Я сам, однажды, видел шлем кованый в лепешку растоптанный. А обозник не брезглив, он и в земле покопается, и требуху конскую разгребет, вдруг что полезное отыщется? Но и помощь, конечно нам, тут ничего не скажешь. И воды принесут, и раненых полечат, и еды сготовят, да и вообще, бывает так умашешься, что из доспеха самому не вылезти. Тут никакая помощь лишней не бывает.
— А если в погоню уходите?
— Тогда обозники сами все собирают и им за это — десятина от всего.
— И не утаивают?
— Пацан ты еще, Михайла. — Усмехнулся Афоня. — Не обижайся, просто жизни еще не знаешь. Вороватую руку Бурей по локоть рубит, болтают, что было даже, когда не рубил, а просто ручищами своими из локтя выломал. А это — смерть, после такого не выживают. Но он прав: лучше самому чужую руку отсечь, чем тебе, за чужой грех, сотник голову отсечет. Рассказывают, что сотник, который перед Агеем был, так и сделал, за то, что обозный старшина за своими не уследил.
Но самое раздолье для обозников, когда мы город или село большое на щит берем. Сколько ты на заводном коне добычи увезешь? Ну захватишь еще коня или пару, так их кормить в пути надо, следить за ними, а случись в бой опять идти, на кого оставить? Вот и идешь к обозникам. А они тоже нагрузятся. Бывает, едет один на телеге, а к той телеге повод еще одной лошади привязан, а та тоже в телегу запряжена, а сзади еще одна. Ну и приходится просить, добычей делиться.
Зато, если нас побьют, или же быстро уходить приходится, обозникам лихо достается. Было уже на моей памяти, когда меньше половины обоза вернулось. Так что, ни нам без них, ни им без нас.
— Понятно: симбиоз.
— Чего?
— Это, когда друг без друга не обойтись.
— Ну, мы-то обойдемся, на крайний случай, полоняников на телеги посадим, хотя это, конечно, похуже будет. А вот они без нас — никто и ничто. Потому я тебе и сказал: Бурей посмотрит: чья взяла, и к тому, кто верх одержал, подастся. Иначе ему не выжить. Но сейчас ему и смотреть не нужно. Твой дед всех обскакал: золотую гривну у князя получил, добычу великую взял. Пимен теперь язык прикусит.
— А что вы все: Пимен, да Пимен?
— Он — десятник, и в его десятке, почитай никогда, меньше пятнадцати человек и не было. Было и двадцать, одно время, и почти все — родственники. А еще у него в десятке всегда все самое лучшее и дорогое. И кони, и оружие, и доспех. Он даже в обоз свои телеги и холопов ставить пытался, но Бурей выгнал. И народ у него: Степан-мельник с сыновьями, братья Касьян и Тимофей, которые все кожевенное и шорное дело в селе держат. И у каждого сыновья уже ратники. А еще Кондрат с двумя братьями, у которого больше всех в селе холопов. Лето-то все в поле, а зимой и бондарным делом занимаются и корзины плетут и короба делают, мешки еще шьют, рогожи плетут, много чего всякого. И у них сыновья взрослые. Все между собой детей переженили, а у самого Пимена брат Семен на дочке старосты женат.
— Дед рассказывал, — вспомнил Мишка — что был такой полусотник. Он тоже всех своих людей родством повязал, а потом взбунтовался и увел полусотню из Ратного, только его на Волыни убили.
— Не, эти никуда не уйдут, — убежденно возразил Афоня — у них тут хозяйство, мастерские, земля, холопы. Они хотят здесь хозяевами быть! Пимен все намекал, что хорошо бы полусотничество восстановить, Корней не дал. Потом, когда твоего деда покалечило, Пимена сотником выкрикнули, но старики, кто с серебряными кольцами, не согласились. Не то, чтобы Данилу так любили, но лишь бы не Пимена, понимают, что он сотню из воинов в торгашей превратит.
А когда нас на той переправе чуть не перебили всех, десяток Пимена уцелел. Даже троих утопших вытащили и двоих откачать сумели. Ту-то они Данилу и спихнули, а нового сотника все избрать не могли. Переругались все, чуть до оружия не дошло. Пимен к погостному боярину с подарками съездил, но кто ж знал, что тот Корнея приятель старинный? Я вот только вчера от Илюхи и услышал. Собирался Пимен и в Туров — князю челом бить, да Корней раньше успел. Вот такие у нас дела, Михайла. В книгах ученых про такое есть чего-нибудь?
— Есть, и очень много.
— И чего?
— Не выйдет у Пимена ни хрена. Если они уже сейчас между собой собачатся, то им с дедом не справиться: наш-то род — все за едино. А теперь род еще и увеличится, и холопов прибавится.
— Да-а-а, глава в роду один должен быть. — Согласился Афоня.
Откуда-то с озабоченным видом вывернулся Илья.
— Афоня, ты идти можешь?
— Илья, у меня же ключица сломана, а не нога.
— А хоть бы и хрен прищемлен! Бывает, в ухо ранен, а на ногах не стоит. Пошли, тогда — сотник всех собирает.
