получится?
— Вот, деда! — Мишка от возбуждения даже попытался привстать, забыв про ранение, но нога тут же напомнила о себе болью. — Перво-наперво, преданные тебе люди должны все правильно понять, свой интерес увидеть и важностью дела проникнуться.
— Без интереса, конечно, хрен кто пошевелится… — Согласился дед. — Ну а беды какие у этого способа?
— А нету бед, деда. Вернее, есть только одна — если программа неверная. Тогда все развалится. А если цель правильная и средства ее достижения продуманы хорошо, все получится. Вот Ярослав Мудрый, когда нашу сотню сюда посылал, все правильно продумал, и все получилось. Но цель, которую он перед нами поставил, достигнута, пора ставить следующую, иначе так и будем гнить потихоньку. Сам же сказал: «Все, как гнилая тряпка расползается».
Дед, видимо, спохватился, что получается как-то несолидно: глава семьи слушает поучения от пацана.
— Красно глаголешь, отрок, как поп на проповеди. И как же эту книжную премудрость к нашим делам приложить?
— Начинать надо с цели. — Не смутился Мишка. — Вот какая цель была у нашей сотни в самом начале, когда сюда пришли?
— Как какая? — Дед рубанул воздух ладонью. — Да просто выжить!
— Да, это верно. Если бы не выжили, то и ничего другого не смогли бы, разве что, обратно в Киев сбежать. Но князь Ярослав от нас, ведь, чего-то другого хотел? — Продолжил гнуть своё Мишка. — Ему не просто наше выживание требовалось, мы ему здесь зачем-то нужны были. Зачем, деда?
— Ну… Кхе! Это… Христианство насаждать, Волынский рубеж стеречь..
— И только?
— Да что ты прицепился? Я ж не князь!
— Но первый наш сотник — Харальд — знал? Дядя Лавр сейчас только объяснил, что помощники должны конечную цель понимать. Так знал Харальд?
— Не Харальд, а Александр, — поправил дед — хотя, конечно, он того… Александром только в церкви и был. Князь Ярослав с ним, конечно разговаривал, перед тем, как сюда послать, и не один раз, наверно. Но я-то уже одиннадцатый сотник! А если по родам считать, то четвертый.
— Как это по родам? — Мишка понимал, что отклоняется от главной темы разговора, но больно уж было интересно, да и деду надо было дать передышку. Долгое обсуждение непривычных и малопонятных вопросов могло его опять разозлить, а тут дела привычные и известные, к тому же внук превращается из наставника во внимающего ученика — возвращается к положенному ему статусу.
— Да так. — Дед расстегнул оружейный пояс и отложил в сторону — явный признак настроя на долгий разговор. — После Харальда его сын сотню водил, потом внук, но погиб молодым, когда его сын еще совсем малым был, потому сотника из другой семьи выбрали. Прямо на поле боя выбирали — в Угорской земле дело было. Звали его, дай Бог памяти… У Данилы десятника надо спросить.
— Да какой он теперь десятник? — Пренебрежительно махнул рукой Лавр.
— Теперь — да. — Не стал спорить дед. — Но в его роду четыре сотника было. При последнем из четырех, Петром его звали, случился мятеж десятника Митрофана. А Петр уже был больной совсем, много раз раненый, ну и сам от сотничества отрекся. Выбрали Ивана — прадеда десятника Пимена, которого я сегодня попотчевал. Потом сотником стал его сын. Дурным он сотником был, чуть всех не угробил. Мой отец — Агей Алексеич — его убил. От Агея и пошли сотники из рода Лисовинов. Даст Бог — на мне это не закончится.
— Так вот почему Пимен на тебя волком смотрит! — Старательно продемонстрировал удивление Мишка.
— Не только из-за этого. — Дед раздражено передернул плечами. — Его отец меня убить пытался — мстил. В бою хотел в спину ударить, но не вышло, сам там остался. По уму бы, весь их род вырезать надо было бы, иначе не будет нам покоя… Кхе!
Лицо деда снова приобрело жесткое выражение, каким было утром на дворе старосты Аристарха. Левый глаз прищурился, щека поползла в сторону, изгибая шрам от половецкого клинка. Рука словно сама по себе, сдвинулась поближе к рукояти меча. Дед недоуменно глянул на нее, вздохнул и отодвинул оружие в сторону.
— Так что ж ты Пимена-то… — Осторожно поинтересовался Мишка. — Имел же право! Или пожалел?
— Не в жалости дело, Миша, — вмешался Лавр — батюшка не захотел сотничество с крови начинать. Второй раз подряд и с крови одного и того же рода. И так чуть ли не первый приказ о казни был.
— Но почему «начинать»? — Удивился Мишка. — Ты же и раньше сотником был?
— Правильно Лавруха сказал: «Начинать». Та сотня и нынешняя… — Дед тяжко вздохнул. — Это такая разница. Лучшие люди на той проклятой переправе легли. Почти все, на кого я в любом деле положиться мог. — Дед досадливо заворочался на смятой постели, зачем-то переложил с места на место ножны с мечом. — По справедливости, спросить бы за это с Данилы. Десятник первого десятка — второй человек, после сотника. Я его не тронул. Значит, нельзя было и Пимена. Вот, если бы он за оружие взялся… тогда бы да! — В голосе деда послышалась, прямо-таки, плотоядная мечтательность. — Но почуял, стервец, смерть свою. Почуял…
С минуту помолчали. Каждый думал о чем-то своем.
— Деда, прости если глупость спрашиваю. А чего ты с Данилой возишься? От него же одни беды.
— Беды? — Дед снисходительно усмехнулся. — Дите ты еще, Михайла! Если данилин Ерема тебе синяки наставлял, это — не беды. Наоборот: это тебе на пользу пошло. А Данила мне столько лет спину прикрывал…
Есть, внучек, такие люди, которым обязательно надо при ком-нибудь состоять. Все время вторые. Но, зато, какие вторые! Незаменимые, на которых надеяться, как на себя можно, никогда не подведут. Такого помощника найти, всю жизнь искать можно, и не найдешь. Но не дай Бог такому человеку остаться одному. Та переправа это и показала. И ни разу, слышь, Михайла, ни разу — ни полусловом, ни намеком — не напомнил мне Данила о том, что его род на сотничество право имеет.
— Выходит, в Ратном два рода с нами соперничать за сотничество могут? — Сделал вывод Мишка.
— Три. — Поправил внука дед. — Остался еще один прямой потомок Харальда — Бурей. Серафим Ипатьич из рода первого сотника Ратнинской сотни Александра.
Уважение, с которым произнес полное имя Бурея дед, было Мишке совершенно непонятно, поэтому он переспросил:
— Обозный старшина?
— По уму и по силе мог бы первым воином в сотне быть, а, может, и сотником. — Все так же уважительно отозвался дед. — Только кто же урода в строй поставит? Да и злости в нем… Хотя от такой жизни любой озвереет.
— Теперь понятно, почему Пимен зубы точит… — Начал Мишка.
— И почему Ерема к тебе вязался, пока вы его не отлупили, — подхватил Корней — и почему Бурей грубит. Мотай на ус, Михайла, тебе с этим жить.
— Детей Данилы в Младшую Стражу не возьму, — решительно заявил Мишка — детей Пимена и людей из его десятка — тоже!
— Слыхал, Лавруха? Парень-то верно все понял!
— Отвлеклись мы, батюшка, а время-то идет. — Лавру дедовы воспоминания были не интересны — давно всё знал и сам.
— А ты что, спешишь куда, сынок? — ласково поинтересовался Корней.
— Так люди же за тыном уже две ночи провели. Все уже своих холопов, наверно, разобрали, только наши остались. Идти надо, батюшка, людей по жилью разводить, наши же холопы!
