несколько репетиций, но чего-то не хватало. Нинея была женщиной (получи красивую посуду), боярыней (изволь принять оружие), но еще и волхвой! Проигнорировать эту составляющую ее статуса христианам было бы и не зазорно, но некоторая неловкость, все же возникала, тем паче, что уж Нинея-то читать символику ритуалов умела прекрасно, в этом никто не сомневался.
«Читалось» же отсутствие подарка, предназначенного для Нинеи, как для волхвы, подобно поведению человека, подчеркнуто, напоказ, не замечающего недостатков в одежде или поведении собеседника — жест на грани высокомерия. Допускать подобную бестактность воевода Корней не мог себе позволить ни в коем случае, и без того Нинея достаточно прозрачно намекнула Мишке на низкий уровень родовитости Лисовинов.
Дед, после долгих раздумий, уже решил было конфисковать у Мишки бронзовую статуэтку лиса, найденную Ильей на языческом капище, но тут Мишку осенило.
— Деда, а давай поднесем ей посох куньевского волхва! Понимаешь, посох — знак волховской власти, он не должен находиться в случайных руках, тем более, в руках иноверцев, значит, мы восстанавливаем порядок, возвращаем его туда, где ему место. А еще мы показываем, что, будучи защищены крестом, не боимся сразиться с языческой силой и способны победить. Вместе получается: «мы тебя уважаем, но не боимся».
— Кхе, умно, вроде бы. Что скажешь, Анюта?
— А не обидится она на то, что напоминаем о разорении капища? — усомнилась мать.
— Напоминать-то, напоминаем… — дед задумчиво поскреб в бороде — но мы тут для того и поселены, это наше дело — язычество искоренять. Как ты это называл, Михайла?
— Функция.
— Вот-вот, она самая. И громили мы Кунье городище не просто так, а за дело, по справедливости. Не только по нашей справедливости, но и по древним славянским обычаям. Нет, упрекать нас не за что! А отдать Нинее посох… Михайла верно сказал — вернуть то, что у нас находится не может и не должно, туда, куда надо и тому, кому надо. Годится! Анюта, найди, во что его завернуть можно, а ты Михайла при Нинее руками к посоху не прикасайся, только через ткань. Придется еще кого-то с собой взять, три подарка — три отрока, у меня руки должны быть свободны, Михайла, кто у нас еще на ногах?
— Ходить могут двое: Матвей и Петр, но у Петра руки в лубках.
— А Кузьма?
— Хромает сильно, деда.
— Ну и что? Ты тоже хромаешь, да и я… свое уже отплясал.
— Нет, деда, у него рана в таком месте, что кланяться больно, да и сидит он все еще на одной половинке, намнет ногу в санях, пока едем, вообще ходить не сможет.
— Ну, что ж, давай Матюху. Повязку с него уже сняли, я видел, а что рожа покарябана, так боевое ранение воину не в укор.
Роська, изображая Нинеиного ближника, встретил посольство у ворот, вежливо поприветствовал, распахнул створки и пригласил проезжать. Вообще-то, въезжать верхом во двор можно было только к хозяину, стоящему ниже гостя на сословной или иерархической лестнице, да и то считалось невежливостью и высокомерием, простительными только князьям. В отношении же равного или вышестоящего, подобные действия однозначно воспринимались, как оскорбление. Но если приглашают…
Впрочем, все тут же и разъяснилось — Нинеи на крыльце не было, хотя «по протоколу» ей надлежало встречать гостей на верхней ступени, а деду, как менее родовитому, самому подниматься к ней. Корней недовольно нахмурился, но потом видимо сообразил, что въехать во двор на коне ему позволили, как увечному, чтобы не шел к крыльцу пешком, а в качестве компенсации за такую вольность, Нинея не вышла встречать гостей, оставшись внутри дома. Можно было только восхищаться тонкостью балансировки политеса, рассчитанной волхвой с аптечной точностью и пропорциональностью.
Роська, словно всю жизнь подвизался в роли лакея, ловко забежал вперед, распахнул перед воеводой дверь, а потом умудрился снова обогнать сотника Корнея в сенях и раскрыть перед ним дверь в горницу. А в горнице! Да! Нинея была неисчерпаема на сюрпризы и способна поразить своими преображениями кого угодно.
У противоположной входу стены был сооружен невысокий, в одну ступеньку, помост, наподобие тех, что издревле именовались княжескими столами, породив впоследствии, термины «стольный град» и «столица». Из чего был собран помост, оставалось непонятным, поскольку накрыт он был белым войлоком. Мишка раньше думал, что на белом войлоке сидели только татарские ханы, выходит, ошибался.
За спиной Нинеи, на стене, висело алое полотнище с вышитым золотом гербом «Разъятое ярмо» и девизом (Мишка чуть не сел от изумления): «Domita potentia». Латинское слово «potentia» Мишка знал — сила, но вот «domita»? И почему по латыни?
Сидела Нинея на чем-то, тоже покрытом белым войлоком, и почти невидимом из-за складок просторного платья. Платье было черным, расшитым по подолу и краям рукавов золотым травным узором. Черным, расшитым по краям таким же, как и платье, узором, был и глухой платок, застегнутый под подбородком золотой брошью. В правой руке боярыня Гредислава (иначе и язык не поворачивался назвать) держала резной волховской посох, но не темный, как у куньевского волхва, а из какого-то светлого дерева, цветом напоминавшего слоновую кость. Мишке, ожидавшему, что на волхве будет традиционный белый плащ (получается, и тут ошибся), сразу же вспомнилась боярыня Морозова с картины Сурикова — вроде бы, и не похожа, и ситуация совсем другая, но что-то такое было…
Позади боярыни, скромно засунув руки в рукава и потупив глазки стояла Красава, других детишек было не видно и неслышно, кажется, их вообще не было в доме.
На первый поклон сотника Корнея, отвешенный у самой двери, Гредислава Всеславна ответила лишь наклонением головы и приглашающим жестом, после второго поклона, исполненного в шаге от помоста, поднялась на ноги и поклонилась в пояс. Стоя же, выслушала приветственные слова воеводы и произнесла свои реплики. Опять тонкий баланс формальных знаков почтения и приветствия. Гредислава — более родовита, Корней — выше рангом, Гредислава — хозяйка, Корней — гость, она — женщина, он — мужчина.
Родовитая хозяйка встретила гостя сидя и предложила войти, но подойдя к помосту, Корней превратился из простого гостя в «нарочитого мужа» — воеводу (типа, не сразу разглядела). Воеводу, разумеется, приветствуют стоя, и разговаривать с мужчиной бабе стоя надлежит, но стоит-то она на помосте, выше Корнея, поскольку, хоть и баба, но род древнее. Ритуал-с!
Дед был сосредоточенно-строг, даже слегка торжественен, боярыня Гредислава величественна, а Мишка терзался вопросом: куда класть подарки? В дедовых инструкциях наличие помоста предусмотрено не было.
Выручил шепот Роськи:
— Кладите на край.
После того, как приветственные слова были произнесены с обеих сторон, Мишка, повинуясь дедову жесту, подошел к помосту и развернув, не прикасаясь руками, волховской посох, положил его к ногам боярыни Гредиславы. Отшагнул назад, поклонился и, не поворачиваясь спиной, сделал еще пару шагов назад. Матвей и Артемий повторили его маневры. Нинея наклонилась, опираясь на посох и поочередно притронулась рукой к каждому подарку, выпрямилась и велеречиво поблагодарила — подношение принято.
Роська тут же подсунул воеводе Корнею лавку (тоже покрытую войлоком), боярыня Гредислава дождалась, пока сядет гость, потом села сама и одними глазами (но не понять приказ было невозможно) отправила ребят за дверь.
В отроки обнаружили свою верхнюю одежду, сброшенную на пол в горнице у двери (Роська и тут успел), дед же потел в натопленной горнице в парадной шубе — опять же, протокол, ничего не поделаешь. Не прошло и нескольких секунд, как в сени выскочили и Роська с Красавой, «высокие договаривающиеся стороны» остались с глазу на глаз.
— Роська, ты где так прислуживать научился? — поинтересовался Артемий. — Прямо, как в
