Отрок. Покоренная сила (Часть 5-6)

над стволом (дуга-то прикреплена с наклоном), и как раз тогда, когда тетива проходит защелку она с рычага соскакивает и за защелку зацепляется. Для этого конец рычага специально скруглен. Теперь рычаг свободен и я возвращаю его в исходное положение, иначе он помешает выстрелу.

Видите, какая разница между длинной той части рычага, которая снаружи, и той, которая внутри? Наружная втрое длиннее. Это значит, что усилие на том конце, который тянет тетиву, втрое больше, чем на том, на который я давлю ногой. Если я вешу пуда два, то сила моего самострела — шесть пудов.

На Западе, у латинян, самострелы называют арбалетами и применять их против христиан католическая церковь запрещает. Не из человеколюбия, а потому, что арбалет единственное оружие, с которым холоп может одолеть тамошнего боярина. С холопами там обходятся хуже, чем у нас, а вольных смердов у латинян мало, потому, что мало свободной земли — тесно живут. Холопы, бывает, бунтуют, вот церковь им и запрещает иметь оружие для бунта.

Есть, правда страна, где вольные смерды — йомены по-ихнему — сызмальства учатся владеть луком. Обычай у них такой. Так там боярам приходится аккуратными быть. Луки у йоменов большие — в человеческий рост…

Мишка и сам не заметил, как перешел с устройства самострела на «историю с географией». Раз уж зашла речь об английских лучниках, то невозможно было не помянуть и Робин Гуда, и так далее, и тому подобное. Слушали, что называется, разинув рты, почти не перебивая вопросами. Самое главное, Красава, тоже заслушавшись, прекратила свои «упражнения», которые на Мишку, впрочем, и не действовали.

— У нас тоже лучники искусные есть! — внезапно воспылал патриотизмом Роська. — Белку в глаз бьют, чтобы шкурку не испортить!

— Кто ж тебе такое наврал? — спросил Мишка, втихомолку радуясь тому, что крестник, похоже, отвлекся от мрачных размышлений. — Белку, горностая и вообще всех мелких зверьков, бьют тупыми стрелами с деревянным набалдашником — куда ни попади, шкурку не попортишь. Вот погодите, выучитесь стрелять, наступит зима…

— Все! — заявила вдруг Красава. — Они заканчивают. Запрягайте лошадь в сани, седлайте воеводского коня, скоро бабуля с воеводой выйдут.

«Блин! Ну не верю я в телепатию и все тут! Подала старуха какой-то незаметный знак! Хотя… черт его знает, когда Красава волхва в речке топила, бабка что-то почувствовала, по ней заметно было. Вряд ли они мне спектакль показывали, такое не отрепетируешь. То есть, Нинея-то что угодно изобразить сумеет, но Красава-то малявка совсем, я бы фальшь уловил. А откуда, собственно фальшь, если волхва детишками, как куклами управлять умеет? Самый лучший актер тот, кто верит в то, что изображает! Да пошло оно все! С этим еще мне разбираться не хватало! Хотят мозги пудрить, пусть пудрят, а я в мистику все равно не поверю!»

Дед вывалился на крыльцо распаренный, как из бани, держа в руке какой-то цилиндрический предмет, завернутый в светлую замшу, наверно, ответный подарок. Следом выплыла боярыня Гредислава, что-то негромко проворковала и протянула Корнею руку. Тыльной стороной ладони вверх — для поцелуя! Дед и тут не ударил в грязь лицом, не зря в молодости возле князей покрутился — подставил под ладонь боярыни свою, тоже тыльной стороной вверх, и «приложился к ручке», но как! Успел перед этим сойти на две ступеньки вниз и поцелуй получился без поклона! Куртуазно, но без умаления воеводского достоинства перед «простой» боярыней.

Спустившись с крыльца, Корней отвесил еще один поклон и лихо, как молодой, взмыв в седло, направил коня к воротам. Отроки тоже отмахнули боярыне поклоны, быстренько разместились в санях и тронулись вслед за Корнеем.

Когда Нинеина весь скралась из виду за деревьями, дед придержал коня и, поравнявшись с санями, с какой-то веселой злостью глянул на Мишку.

— Кхе! Ну, баба, ну, умна! Эх, была бы помоложе, — дед по-гусарски подкрутил усы — какая бы воеводиха из нее вышла!

«Ну-ну, слышала бы Листвяна… Все-то вы, женщина про нас знаете, кроме одного — почему мы одних любим, а на других женимся! Не помню, чья мысль, но помечено точно».

— Да что там воеводиха, княгиня, царица! — продолжал восхищаться дед. — Семь потов с меня согнала! Счастлив твой бог, Михайла, что она тебя любит! И с чего бы? Лоботряс, лоботрясом! А она! Ой, не дай бог такой на зуб попасться! На-ка, погляди, чем отдарилась.

Дед подал Мишке замшевый сверток. Внутри оказался туго свернутый пергаментный свиток, тесно, почти без полей, исписанный уставом. Мишка, не без труда, начал разбирать первые строки — как и в большинстве документов этого времени, интервалов между словами не было, а некоторые буквы были пропущены, не вследствие ошибок, а в соответствии со способом письма, экономящим место на дорогом пергаменте — «под титлом».

Документ оказался «Пространной Русской Правдой» — сборником законов Ярослава Мудрого, дополненным Владимиром Мономахом.

— Ну, понял, на что намек? — поинтересовался дед, заметив, что Мишка разобрался с несколькими первыми строчками.

— Чего ж тут не понять, деда? «Юному роду, ничем, кроме воинских дел себя не прославившему», пора выказать себя на поприще управления.

— Вот я и говорю: лоботряс! Ничего, кроме того, что снаружи, не видишь.

— А что еще-то? — не понял Мишка.

— А то, что у нас в Ратном никогда ничего подобного не было, а у нее — пожалуйста! Еще и подарить может! Поприще, поприще… управлять-то по закону надо, а мы — ни уха, ни рыла! Не выказывать себя, а учиться надо! А то так выкажем… Ну, баба!

Дед снова подкрутил усы и послал коня вперед.

Глава 2

— Раз два! Левой, левой, левой!

Роськин голос, когда он вот так муштровал свой второй десяток, очень напоминал голос Ходока, скорее всего, потому, что Роська, вольно или невольно, подражал командным интонациям кормщика.

— Раз два! Левой! Глаголь, Он!

— Го!

— Земля, Ук!

— Зу!

— Левой, левой, левой! Хер, Аз!

— Ха!

Молодые голоса отвечали дружно, весело, даже с некоторой лихостью: вот, мол, как мы уже грамоту знаем!

«Шустро у Роськи дело продвигается. Действительно, такое хоровое разучивание, в сочетании с ритмическим движением здорово ускоряет процесс».

Как назло, практика тут же опровергла мишкины оптимистические выводы:

— Напра-во! Левой, левой! Слово, Еры, Рцы!

— Сыр!

Отозвались всего два или три голоса.

«Шустро-то, шустро, да не очень. А чего вы хотите, сэр, всего три недели занимаются».

— Отставить! Почему не дружно? Еще раз: Слово, Еры, Рцы!

— Сыр!!!

— Левой, левой! Люди, Ять, Слово!

— Лес!

С другого конца двора доносится голос Петьки:

— Деревянные, ничего понять не можете, всех нужники чистить пошлю!