Отрок. Покоренная сила (Часть 5-6)

было.

— А какими богами он клялся? — продолжала допрос Юлька. — Велесом, Сварогом, Даждьбогом?

— Нет, Юль, у греков свои боги были. Был солнечный бог Аполлон. Он был покровителем поэзии, музыки, прорицаний… еще, кажется, строительства, а, вдобавок, еще и медицины. А вот его сын Асклепий был покровителем одних только лекарей. У Асклепия, или по-другому Эскулапа, были две дочери: Гигиена — богиня здоровья и Панацея — целительница всех болезней.

— Хорошие боги, полезные — констатировала Юлька и вдруг повернула разговор в совершенно неожиданное русло: — И от таких богов греки отказались ради Христа, который плоть умерщвлять велит? Они что, с ума все посходили?

Мишка от такого поворота разговора слегка опешил. Столь утилитарного подхода к вероисповеданию он не ожидал даже от зацикленной на медицине Юльки.

«И что прикажете отвечать, сэр? Рассказать о физиологе Павлове, который в детстве воспитывался в монастыре и до конца жизни был глубоко верующим человеком? Ага, еще и про условные рефлексы, да про электрическую лампочку, от которой у собаки слюна текла. Хотя… Христос же тоже лечил».

— Плохо ты, Юль, христианское учение знаешь. Иисус Христос тоже больных исцелял, даже умерших воскрешал. Просто христиане считают, что дух должен быть сильнее плоти, что тварное начало в человеке…

— На дружка своего попа посмотри. — перебила Юлька — он свою плоть до того довел, что скоро духу держаться не в чем будет. Помер бы весной, если бы не тетка Алена. А он, вместо благодарности, ее все время за распутство попрекает. А она же не виновата, что совсем молодой овдовела. Попробуй ей жениха нового найти, если рядом с ней любой ратник мелким кажется. Вот тебе дух — пальцем ткни и рассыплется; и вот тебе плоть — этот самый дух от смерти спасла!

— Ну, палку перегибать, конечно, ни в какую сторону нельзя. — Рассудительно заметил Мишка. — Те же древние греки о здоровье плоти очень заботились. Было у них такое княжество — Спарта. Так там младенцев, которые родились слабыми и больными, сразу у матерей отнимали и со скалы сбрасывали. И никакие Панацея с Гигиеной их не останавливали.

— Как?! Новорожденных?! — ужаснулась Юлька. — Да они и правда все сумасшедшими были!

— Вот-вот. — Поспешил закрепить успех Мишка. — Христиане такого никогда не допустили бы!

— Ага! Они бы потом, как подрастут, их научили б, как себя медленно уморить постом и молитвой.

— На тебя не угодишь: и то тебе не так, и это не эдак!

— Правильно мама говорит: дурят вас волхвы с попами! Только богам и дела, что следить, когда ты лишний кусок съел, да сколько раз лбом в пол стукнулся.

«М-да, сэр, дискуссия зашла в тупик. Чего, впрочем, и следовало ожидать. Прагматический взгляд на любую проблему через призму вреда или пользы для здоровья. Как говорил, кажется, Козьма Прутков, специалист подобен флюсу. Кстати, о специалистах…»

— Слушай, Юль, а как у вас Матюха, уже многому выучился?

— Лекарь всю жизнь учится.

— Да я понимаю, но мне же ребят в воинской школе учить надо. Не только воевать, но и первую помощь раненым оказывать: кровь остановить, повязку наложить… Ну, сама понимаешь. Я думал, он у вас поучится, а потом ребят поучит.

— Не выйдет. Чтобы тому, о чем ты говоришь, научиться, надо боевые раны видеть, а много их Матвей видел?

— А ты?

— И я почти не видела. — Юлька сожалеющее вздохнула, как будто ее обделили бог знает каким привлекательным зрелищем. — Вот пойдете на войну, ты его к Бурею приставь, в обозе всяких ран насмотрится.

— Что ж он зря у вас столько времени прожил? — разочарованно спросил Мишка.

— Ну почему зря? Матвейка парень толковый, аккуратный и к лекарскому делу склонность имеет. Толк из него будет, только не так быстро.

— Толковый, аккуратный. — Передразнил Мишка. — А кто кричал: мужики все грязные вонючие?

— А вы и есть звери! Кромсаете друг друга железом, а нам потом дырки заделывать! Еще и гордитесь! Ты вот, сколько народу уже угробил? А у них могли бы еще дети народиться, а у тех еще дети. Землю бы пахали, дома строили…

Юлька еще что-то говорила, но Мишка вдруг на какое-то время перестал ее слышать.

«Господи, а ведь верно! На мне уже больше десятка жмуров висит, как это скажется на будущих поколениях? Мало ли, что Максим Леонидович говорил, будто „эффект бабочки“ не действует? Через девятьсот лет эти десять покойников в десять тысяч не родившихся детей запросто могут превратиться. Хотя, после того, что на Руси натворят татары… Где-то я читал, что они в общей сложности за несколько веков увели в рабство десять миллионов человек — население России при Петре I. А по нашим местам еще же и Литва прошла… Да даже если я сотню народу порешу — капля в море! Все равно здесь почти ничего не останется, недаром севернее Припяти почти все города уцелели, а здесь все с нуля восстанавливалось. Может быть, потому нас с предшественником именно сюда и забрасывали?»

— О чем задумался, воевода? — Юлькин голос прервал мишкины размышления. — Передумал ребят учить?

— Не видела ты, Юлька, что после половцев на месте поселений остается, не знаешь, как караваны рабов в степь уводят. Поспрашивай-ка у Митьки, он, если захочет конечно, расскажет тебе, как его сестру скопом насиловали, как беременной матери живот вспороли и оставили в горящем доме умирать. Что хочешь, можешь мне говорить, а я все равно буду учить пацанов убивать. И чем лучше они этому научатся, тем больше надежды, что на месте Ратного однажды не останется пепелище, заваленное трупами. И сам зверем буду, и их зверями сделаю, потому, что иначе не выжить, ни бабам, ни детишкам, ни тебе с матерью!

— Будет тебе, Минь. — Юлька, будто забыв, что на Мишку это не действует, заговорила «лекарским голосом». — Чего ты ощетинился? Все я понимаю, все вижу. Ты думаешь, если бабы на мужиков своих лаются, так они их не любят? Знаешь, как они ждут, когда вы в поход уходите? Всем богам, каких знают, молятся за вас. Ты к бабьим языкам не очень-то прислушивайся, они часто не для других, а для себя лаются, чтобы душу отвести…

Нет, все-таки «лекарский голос» действовал. Мишке стало как-то даже не важно, что именно говорит Юлька, лишь бы говорила и… он даже не сразу заметил, что девчонка взяла его за руку. Лишь бы говорила и вот так держала обманчиво маленькой и мягкой ладошкой. Обманчиво, потому, что это была рука лекарки — умелая, сильная и, когда надо, безжалостная. Но сейчас…

— Минь, хочешь, я мать попрошу, и она Бурею скажет, чтобы ребят твоих поучил? Он ей не откажет, я знаю.

Мишка накрыл Юлькину ладонь своей, преодолев краткое сопротивление, приподнял ее и, наклонившись, прижался щекой. Юлька замерла, не вырывая руку, но и никак не реагируя на мишкины действия.

— Юль, мама говорила, что мир слишком долго длится, скоро кровь пролиться должна…

— Моя тоже…

— Если я… Если мне придется с сотней уйти, будешь ждать меня?

— Буду…

— Знаешь, есть такая примета: если очень ждут, то обязательно вернешься.

— Ты и без примет вернешься. Тебя светлые боги любят.

— Все равно…

— Господин старшина!!!

Юлька суетливо выдернула руку, Мишка торопливо выпрямился. От лаза в тыне бежал и драл на ходу