крайнем случае — залом; за размеры и некоторую торжественность, выраженную тяжелыми портьерами и некрасивой драпировкой стен. В Коллегии это помещение почему-то называлось ложей.
— Может, начнем? — умоляюще спросил Клосс Этерно, направленный сюда как наблюдатель от Островной гильдии. Клоссу было скучно и неуютно. Он все еще чувствовал себя чужаком в Гетменди, и на полном основании, между прочим. Ему не доверяли, с ним почти не разговаривали, его не приглашали в гости, зато доносы на него поступали часто. Иногда и дважды в день.
— Может, и начнем, — лениво сказал Альрихт и зевнул.
Гроссмейстер уже успел даже подремать на диване, пока не пришел Клеген. Потом пришлось проснуться, но зевать Альрихт продолжал до сих пор. Сначала он стыдливо отворачивался и прикрывал рот ладонью, потом отворачиваться перестал — надоело, а потом, когда выяснилось, что половина пришедших готова променять все Рассветы на час здорового сна, Альрихт счел бессмысленным таиться. Теперь все зевали открыто и непринужденно, что создавало привычную атмосферу заседания.
— Хронодайк ртутный? — без интереса спросил Клосс.
— Не помню, — так же лениво ответил Альрихт. — Кажется, контактный гироскопический. А может, и ртутный. Все равно врет, скотина, минуты на три, а то на четыре.
— Отстает?
— Спешит. Хочет отделаться поскорее и заснуть снова. От нас набрался, наверное, — Альрихт снова отчаянно зевнул. — У меня уже уголки рта потрескались.
— Если гироскопический, тогда должен и в полночь орать, — деловито сказал Клосс. — Орет?
— Убей, не помню. По-моему, орет.
— Тогда гироскопический, — безнадежно сказал Клосс и уперся лбом в стену. — Если бы у меня было право голоса, гроссмейстер, я предложил бы начать поскорее.
— Потому тебе права голоса и не дают, — проворчал Альрихт. — Боятся. Болото, понимаешь. Вдруг ты его шевелить начнешь?
Мимо прошел озабоченный Клеген.
— Господин Этерно, я вас в пятый раз убедительно прошу не ставить стакан на стол, — сказал он, не останавливаясь. — Глинтвейн липкий, на полировке круги остаются.
— Я могу деформировать донышко, будут оставаться квадраты, предложил Клосс. — Или лучше звезды?
Клеген не был склонен радоваться шуткам. Он раздраженно буркнул под нос что-то невнятное и скрылся в соседней комнате.
— Ох, не любят тебя, маг, — сказал Альрихт. — Ты прицепи левиташку с балансом и буксиром, пусть глинтвейн за тобой сам бегает.
— А поднос или хотя бы салфетку использовать слабо? — возмущенно сказал Клосс. — Не любят? Черт с ним, пусть не любят, но зачем тратить нервы и Силу, если в мире есть подносы?
— Что ты понимаешь? — цинично сказал Альрихт. — Ничего ты не понимаешь. Если поставить поднос, это получится, что мы сюда глинтвейн пить пришли. А так у нас якобы деловое собрание, а всякие излишества — единственно от простоты нравов и щедрости души.
— Ничего я не понимаю, — согласился Клосс. — У нас от простоты нравов пьют прямо за столом. Во время заседания. Из горлышка. А щедрости души у нас, как видно, нет, потому что пьют чаще за свои.
— Дикий народ, варвары, — понимающе покивал Альрихт. — У вас, небось, секретарь и казной не ведает, и представительские из нее не сосет…
— А у нас и секретаря нету, — в тон ему заметил Клосс. — Мы люди темные, невежественные.
— Вот темнотой вашей вы нас не пугайте, — гордо сказал Альрихт, не выдержал и засмеялся, но тут же снова состроил надменную мину. — Мы и зелененьких видывали.
— Это точно, — не отстал Клосс. — По вашей погоде не то что побледнеть, а и заплесневеть недолго.
Он с огорчением посмотрел на тыльную сторону ладони, темно-серую, даже с металлическим синеватым отливом.
— А какой загар был, — сокрушенно сказал он, опуская руку. — Как сталь, понимаешь, натуральный полированный клинок… Все пропало, все слезло. Когда моюсь, так даже плакать хочется. На Островах сейчас солнце, жара…
— А ведь ты Островов больше никогда не увидишь, Клосс, — серьезно сказал Альрихт. — Ты понимаешь, что это такое — никогда?
— Разве ж человек может такое понять? — отрешенно сказал Клосс. — По мне, так бесконечность в уме не укладывается. Только название влазит. И еще запоминаешь, что это очень много.
— Иногда мне кажется, что я понимаю бесконечность, — задумчиво сказал Альрихт. — А потом все теряется. И снова обнаруживается в самый неожиданный миг…
— А почему — никогда? — вдруг спросил Клосс. — Я как раз думаю, что, если сразу после этого сбора… это ведь последний сбор?
— Да последний, конечно, — без затей сказал Альрихт. — Куда ж дальше тянуть? Сегодня надо решать — и в путь.
— Значит, моя миссия закончена, и я смело могу возвращаться домой, мечтательно сказал Клосс.
— Там ведь уже нет никого, — напомнил Альрихт. — И вообще неизвестно, что там сейчас творится.
— А что там может твориться? — Клосс пожал плечами. — Все, как всегда. У нас всю жизнь все было так, как будто завтра Закат.
Мимо опять прошел Клеген, недовольно хмурящий брови.
— Господин Этерно, я в шестой раз настоятельно прошу вас не ставить стакан на стол, — без интонаций сказал он. — Имейте уважение к мебели.
— Как ему удается запомнить, сколько раз он к кому обратился? — неподдельно удивился Клосс.
— Он запоминает, сколько раз прошел туда-сюда, — весело предположил Альрихт. — А говорит всем каждый раз одно и то же.
— А если я уйду отсюда в коридор? — прикинул Клосс. — А потом вернусь, да еще и встану в другом месте…
— Брось маяться дурью, — лицо Альрихта вдруг стало злым и жестким. Ладно, поговорили, и хватит. Садись на свое место, Этерно. Сейчас я сгоню это стадо в кучу.
Он порывисто развернулся и стремительно ушел следом за Клегеном. Клосс неприязненно передернул плечами.
— Не понимаю, — вслух сказал он сам себе. — Не понимаю их. И кажется мне, что не хочу понимать.
А гроссмейстер быстрыми шагами двигался по темному узкому коридору, и лицо его было совсем уж бешеным. И сжатый кулак размеренно ударял в воздух, в такт не то шагам, не то мыслям.
Ненавижу, беззвучно выкрикивал Альрихт. Ненавижу, дерьмо, медузы, топленые мозги! Как же просто опуститься, как легко можно разжиреть, нет, даже не разжиреть, а распухнуть от безделья, потерять все, что сделало тебя мастером, разучиться понимать мир… Сила. Сила. Это она их погубила. Они больше не умеют действовать тонко, чувствовать остро, думать быстро… Сила, Сила, как же мне ее не хватает, и как же я ее боюсь… Сила есть — ума не надо. И не надо ведь, посмотри вокруг! Ведь они не могли быть изначальными дураками, не могли, дуракам не дается Искусство, бездари не
