— Но от того, что убьешь одну, род их не переведется. Так стоит ли пачкать свои руки, а главное — душу? — задала риторический вопрос добродетельная девушка.
— Ну, как прикажете, миссис, как прикажете, — согласилась (как я позже удостоверился — притворно) негритянка, и по колебанию чашки я понял, что меня понесли. Обрадовавшись скорому освобождению, я принялся еще интенсивнее пожирать шоколад, надеясь наесться впрок.
Вдруг между пальцами руки горничной появилась маленькая щелка, а в нее просунулись два пальца другой руки и ухватили меня за крылышко.
— «Божья тварь...» — передразнила хозяйку Сэнди, поднося меня к выпуклым черным глазам. — Еще ничья душа, я думаю, не отправилась в ад лишь за то, что ее хозяин прихлопнул муху. — С этими словами она, продолжая держать меня за крылышко, наклонилась, стащила с ноги тапок, положила руку со мной на подоконник, размахнулась тапком и, быстро отдернув пальцы, ударила.
Тапок стремительно приближался ко мне. Но к моему счастью горничная, по-видимому, была чуть подслеповата, и только самый краешек убийственного инструмента грозил меня накрыть.
Я сумел выскольнуть из под него, использовав совсем не мушиный прием: я всем телом перекатился в сторону.
Подошва ударила о подоконник, но я уже вскочил на ноги, отряхнул крылья и взмыл к потолку кухни (как оказалось, мы находились именно там).
— Ах, проклятая! — вскричала горничная и принялась за мной гоняться.
Я припомнил как сам когда-то бил мух (о, жестокий!), а иногда еще и засасывал их в пылесос (о, увы мне, увы!..) и понял: главное — не садиться на какую-нибудь поверхность. Минут пять я кружил по кухне, увертываясь от ударов тапка, пока не заметил замочную скважину в двери и не ринулся к ней, сломя голову. Через мгновение я уже несся под потолком коридора, а еще через мгновение протискивался в щель между плохо прикрытых рам окна на улицу.
Я оказался на заднем дворе. Ночевать, видно, придется на улице. Ну, хоть не голодным. Хотя, шоколад-шоколадом, а я бы не отказался от чего-нибудь более существенного. (Надо же, стоило смертельной опасности отступить, как вновь мысли переключились на еду!)
Тут очень кстати я почувствовал вкусный запах и направился в его направлении. Запах шел из двери кладовой, которая находилась в правом крыле дома. Дверь была полуоткрыта. На мешках, в которых, судя по запаху, хранили изюм, лежал явно подвыпивший человек в белом поварском колпаке, с зажатой в зубах тлеющей сигарой. Повар похрапывал.
Я принялся скрупулезно осматривать помещение. О радость! О счастье! Из-под потолка кладовки свисали окорока и колбасы. По углам громоздились бочонки меда; того слоя, который покрывал их наружные стенки, с лихвой хватило бы на сотню мушиных жизней. Тут и там стояли ящики и корзины с укутанными в солому фруктами и овощами. Ну что еще нужно для счастья?
Я принялся жадно уплетать лакомства, перелетая от одного к другому. И вдруг я почувствовал странный, совсем не аппетитный запах... Дым! Пахнет пожаром!
Я сразу понял, откуда доносится этот запах. Сигара выпала изо рта повара и лежала теперь в ящике с морковью. Тонкая березовая соломка уже не тлела, а горела вовсю. Я живо представил, чем это грозит. Еще минут десять-пятнадцать и кладовая будет полыхать, как домна, а вскоре огонь перекинется и на весь дом.
Людей жалко вообще, а особенно — людей хороших. Я вспомнил добродушную и милую Джессику. Я должен спасти ее!
Подлетев к повару, я принялся ползать по его лицу, чтобы разбудить его. Но тот даже не шевельнулся. Пьян он был, по-видимому, мертвецки.
Пламя уже лизало соседние ящики. Как мог быстро, помчался я к двери. Вынырнув на улицу, стал тыкаться от окна к окну в поисках подходящей лазейки. Наконец, нашел то самое окно, через которое влез в комнату Джессики в прошлый раз, и протиснулся в ту же щель.
Если на улице царил полумрак, то тут была полная темнота. Но я-то как-никак муха, и я умею видеть в темноте. Правда, все предметы при этом приобретают странный зеленоватый фосфоресцирующий оттенок.
Я подлетел к постели Джессики, приземлился ей на кончик носа, пробежал по переносице, соскочил на правое веко и стал, вороша ресницы, ползать туда-обратно.
Веко несколько раз дернулось, и тут я угловым зрением уловил, как что-то массивное угрожающе мчится на меня сбоку. Я перепрыгнул на подушку, и ладонь Джессики не задела меня, лишь ударив ее саму по щеке.
Что-то пробормотав, девушка перевернулась на бок. Внутренним взором я видел полыхающую кладовую. Нельзя терять ни минуты. Взяв круто вверх, я вознесся к потолку, а затем спикировал на лицо девушки. Приземлившись лапками на ее верхнюю губу, я, понимая сколь рискованно для меня это действие, решительным шагом направился ей прямо в левую ноздрю.
Страшным напором воздуха меня вынесло обратно наружу. Джессика чихнула! А чихнув, села на постели. В восторге я, жужжа что было мочи, принялся метаться вокруг нее.
— Гадкое, гадкое насекомое, — пробормотала девушка, потирая нос ладонью. Затем потянулась к столику, взяла с него колокольчик и позвонила.
Из смежной комнаты появилась Сэнди в длиннющей ночной рубашке, чепчике и со свечей в руках.
— Ты была права, — к моему прискорбию заявила ей Джессика. — Мух нужно истреблять. Эта наглая негодница совершенно не дает мне спать!
Горничная поднесла свечу к жерлу газового рожка и открыла его на полную мощность. В комнате стало почти светло, и, размахивая снятым с вешалки полотенцем, негритянка принялась охотиться за мной. Убедившись в тщетности ее попыток, присоединилась к ней и Джессика.
Я несколько раз присаживался на дверь комнаты, как бы давая им понять, что из комнаты нужно выйти, но никакого результата, кроме риска быть прихлопнутым, не добился.
— Мисс Джессика, — запыхавшись и сев на край постели, заявила горничная, — или мухи поумнели,
