что же напоролся. Виток, другой…
Электропатрон. Пустой. Пробка даже не отключилась, она попросту исчезла.
Руки не удивились, в отличие от сознания. Они, эти руки, медленно, чтобы ненароком не дернуло, отползли от патрона и спокойно приоткрыли входную дверь.
На лестнице, как ни в чем не бывало, горел свет. На полу у самого порога валялась пробка. Вывалилась, значит. Выкрутилась. Случайно. Сама. Бывает?
Нет.
Поражаясь собственной невозмутимости, Виктор поднял пробку. Аккуратно вкрутил на место. Вжал кнопку.
Послушно вспыхнул свет, заголосил телевизор, натужно вздохнул старенький холодильник.
Очередная неприятность. В одном ряду с прорвавшейся трубой, взорвавшимся кинескопом, забившейся канализацией и тому подобным. Чуть поэкзотичнее, правда. Хотя… есть в психиатрии специальный термин для таких «необъяснимых» ситуаций, когда человек
Дверь закрыть надо…
Он потянул ее на себя… и тут в край створки, возле самого низа, вцепились чьи-то тонкие, испачканные кровью пальцы. Вернее, пальчики. Длинные ногти блеснули золотом — яркий, праздничный лак, неуместный, но красивый рядом со свежей кровью.
Наверное, надо было испугаться.
То ли въевшиеся профессиональные навыки, то ли тот злой, еще не прошедший запал, но Виктор не почувствовал страха. Так же медленно и бережно, как минуту назад, вынимая пальцы из оголенного, ждущего электропатрона, стал приоткрывать дверь. Когда окровавленная рука соскользнула — осторожно протиснулся в щель.
Она лежала на резиновом коврике, прижав колени к груди.
Девочка-подросток. Девчонка лет тринадцати или, может быть, чуть старше. Рыжая. Волосы недлинные, растрепанные. В черных зауженных брючках и распоротом сбоку темном свитерке.
«Потеряла много крови», — мелькнула первая мысль. Тонкое, высокоскулое, белое-белое лицо. Не мертвенное, даже не бледное — именно белое.
Прежде чем нагнуться к девочке, Виктор все же окинул взглядом лестничную клетку. Не было на ней никого, и не слышно было ни звука. Словно весь подъезд вымер давным-давно, а истекающая кровью девчонка под его дверью появилась из ниоткуда.
Девочка еле слышно застонала.
Он подхватил легонькое тело, машинально отметив, что крови под дверь натекло не так уж и много. Но бледность такая — она-то откуда? И кровавых следов нет, и площадка чистая. Раненая словно с потолка свалилась на его коврик.
Все так же бочком, словно боясь раскрыть дверь шире, он протиснулся обратно в квартиру. Телевизор из комнаты бормотал что-то свое, вечно веселое и успокоительное.
— Больно? — спросил Виктор. Даже не ожидая ответа, просто надо было что-то говорить, пока он нес девочку из прихожей в комнату, укладывал на диван… дьявол с ней, с вытертой светлой обивкой, мгновенно покрывшейся бурыми пятнами. — Сейчас…
Вначале вызвать «Скорую». Он не питал лишних иллюзий по поводу оперативности своих коллег, но, значит, тем более это надо сделать в первую очередь. Потом — перевязать девочку. И закрыть дверь!
— Не надо, — неожиданно громко сказала девочка. — Никуда не звони… Виктор.
Он даже не остановился, даже не удивился тому, что девочка знает его имя. Сегодня такая ночь, когда не стоит ничему удивляться. Виктор протянул руку к телефону, сорвал трубку. И выронил — из микрофона вывернулся, расплываясь в воздухе, клуб вонючего черного дыма.
— Не звони! — повторила девочка.
Собирались медленно — в час Серого Пса, самое унылое время ночи. Час, когда все заранее определено, неизменно и известно наперед. В такое время лучше всего собраться беззаботным кругом старых друзей, развести костерок пожарче, откупорить старое доброе «Aetanne», достать видавшую виды гитару, да спеть что-то вроде «Эх, по камню, по черному камню, где не чуешь земли ты корней…», а потом, после грустного — что-то донельзя веселое, может, даже фривольное, если нет в компании дам.
Но делать нечего. Час Серого Пса — и скользящие тени крадутся по самому краю ночи, такой темной, что слепой станет проворнее зрячего. Под плащами не видно мечей. То, ради чего они собираются, потребует иного оружия. Не для ритуальных дуэлей с себе подобными. От того, чем кончится эта встреча, зависит многое. И пусть не все из идущих знают размеры опасности, никого не приходится торопить. Медленно расступаются деревья, редеет лес, столетие назад изрядно покалеченный топорами дровосеков. Когда-то здесь тянулись дороги, стояли дома. Но время ничего не щадит. Неумолимое время, с которым никому не хочется соглашаться. Даже молодые деревца, что так любят пепелища, успели вырасти и одряхлеть. Даже камни фундаментов рассыпаются ныне в прах под корнями трав…
Дорога в час Серого Пса опасна, но не так, как в иные часы ночи. Бродят Неупокоенные, высоко в аэре кружат Летящие; из-под лесных завес смотрят голодные алчные глаза тех, кто так и не смог преодолеть векового страха и выйти из чащобы. Их следует остерегаться, но не более. Бояться стоит иных, когда-то бывших друзьями и соратниками. Они, пришедшие с родных берегов, — здесь самые лютые враги. Забыт давно тот миг, когда они стояли рядом, не сжимая рукояти мечей, забыт и проклят.
Наверное, навсегда…
На разоренной земле, где бессчетные разы сшибались закованные в броню армии, среди иссеченного, измочаленного леска, где каждое дерево истыкано стрелами, на крутой скале, взлетевшей над озером, стоял замок. Вернее, то, что от него осталось.
…Привратные башни обрушивали не пушками и не таранами, те остановились на дальних подступах, завязнув в липких мхах и упав в тайные ямы, — стенобитным заклятием. Остались лишь фундаменты да груды битого камня, обильно припорошенного серой пылью, — магия раздробила гранитные глыбы. Земляные ежи затянули, заткали резаную рану рва, оставленную грубыми заступами.
Приветствовали друг друга молча — этикета и положенных фраз для подобных встреч еще не придумали. Тронный зал был разрушен сильнее всех помещений, когда-то тут отшумела самая отчаянная, последняя битва оборонявшихся и нападавших. До сих пор остатки стен хранили следы наложенной строителями волшбы, последнее, что удерживало их от падения. Единственная уцелевшая винтовая лестница вела в зал, подобно птичьему гнезду прилепившийся к остаткам стены на высоте двадцати человеческих ростов.
Здесь не стоило шутить с магией. Особенно — с боевой.
Потому и встретились тут.
Те, кто пришли первыми, встали у основания разрушенной стены, добровольно соглашаясь, что их силуэты будут легкими мишенями. Знак доверия и мира. Но сколько раз уже эти знаки оборачивались ловушкой, усыплением бдительности, подлым расчетом…
И все-таки это был знак мира.
— Нам надо о многом поговорить, — начал высокий, закутанный в плащ мужчина, вожак пришедших первыми.
— В час Серого Пса? — с иронией отозвались из темноты, где едва
