вернуться ни с чем. Зато каждый получит право на попытку – будь то сын рыбака, дочь певца или корзинщика, – каждый сможет мечтать и надеяться. И для тех, кто прошел все испытания, будет еще одна финальная проверка. На наших ежегодных состязаниях новичок получит возможность вызвать любого летателя. И если он действительно хорош, если он победит мастерством, тогда крылья его! Таким образом, лучшие летатели всегда будут владеть крыльями. Ну а побежденный летатель может в следующий раз попытаться отбить свои крылья или вызвать другого, более слабого. Каждый, кто действительно хочет летать, должен будет держаться в форме, а тому, кто не любит небо, летать не придется. Более того, – тут Марис взглянула на Хелмера, но его лицо оставалось непроницаемо, – дети летателей должны будут соревноваться с родителями. И они получат крылья лишь тогда, когда смогут доказать, что достойны неба и летают лучше, чем отец или мать. Никому из летателей не придется передавать крылья лишь потому, что их дети вступают в Возраст, когда но всем разумным и справедливым соображениям летатель еще должен быть в небе. Только мастерство будет иметь значение! Только человек, а не право рождения, возраст или традиция!
Она остановилась, чуть было не начав рассказывать о себе. Про то, каково быть дочерью рыбака и знать, что никогда не сможешь подняться в небо. Про детскую боль и отчаяние… К чему? Все, кто здесь находится, рождены летателями, и вряд ли она своим рассказом сможет вызвать у них симпатию к бескрылым, на которых они всегда смотрели свысока. Нет, важно, чтобы не повторилась история с Деревянными Крыльями, чтобы для каждого родившегося на островах маленького мечтателя имелся шанс. Но сейчас это не лучший аргумент. Она и так сказала достаточно. Пусть выбирают.
Марис бросила взгляд на Хелмера, уловила загадочную улыбку на его лице и вдруг поняла: свой голос он отдаст ей. Только что она дала ему возможность вернуть жизни смысл без того, чтобы обидеть свою дочь. Довольная собой, улыбающаяся, Марис села.
Джемис-старший взглянул на Корма.
– Все это звучит очень красиво, – начал тот, даже не поднявшись с места, и при виде его спокойной ухмылки Марис почувствовала, как тают ее надежды. – Красивая мечта дочери рыбака, – продолжал Корм, – и это понятно. Но, очевидно, Марис, ты не понимаешь, что для нас значат крылья. Как могла ты надеяться, что семьи, которые летали с незапамятных… летали всегда, вдруг позволят чужаку забрать их крылья? Чужаку, который, не зная традиций и семейной гордости, быть может, даже не сумеет правильно заботиться о крыльях, не будет их уважать? Ты серьезно думаешь, что кто-то из нас вот так просто возьмет и отдаст вековое наследие первому попавшемуся?
Марис не выдержала.
– А ты ожидал, что я отдам свои крылья Коллю, который летает гораздо хуже меня?
– Они никогда не были твоими.
Марис сжала губы и промолчала.
– И если ты думаешь но-другому, то сама вбила себе в голову это, – неумолимо продолжал Корм. – Если бы крылья принадлежали летателю всего один-два года, испытывал ли бы он такую гордость? Крылья бы тогда… одалживали, а не владели ими, а все знают, что летатель должен владеть крыльями, или он не летатель вовсе! Только бескрылые могут пожелать нам такого!
Марис чувствовала, как с каждым словом Корма зал настраивается против нее. Корм уничтожал все, что она сказала, с такой быстротой, что она не успевала даже ответить. А ответить надо. Но как? Действительно, крылья для летателя все равно что часть тела. Здесь не поспоришь. Марис вспомнила собственные чувства, когда обнаружила, что Корм небрежно хранит ее крылья. А ведь это были даже не ее крылья, они принадлежали со отцу.
– Крылья рано или поздно приходится передавать, – крикнула Марис. – Каждый летатель знает, что со временем передаст крылья своему ребенку.
– Это другое дело, – снисходительно ответил Корм. – Семья есть семья, это не чужие люди, и ребенок летателя не какой-нибудь бескрылый.
– Вопрос слишком важен, чтобы примешивать сюда глупости о кровном родстве! – Марис повысила голос. – Вслушайся в то, как ты говоришь. Корм! Твой снобизм, презрение к бескрылым… Но разве они виноваты, что законы наследования крыльев таковы, каковы они сейчас?
Резкие, злые слова… В зале явно чувствовалась враждебность. Марис поняла, что ничего не добьется, если противопоставит бескрылых летателям, и усилием воли заставила себя говорить спокойнее.
– Да, мы гордимся нашими крыльями, – продолжала она, возвращаясь к своему самому убедительному доводу, – и, если чувство гордости в нас по-настоящему сильно, оно должно помочь нам сохранить крылья. Настоящий летатель останется в небе. И если кто-то бросит ему вызов, победить его будет не так легко. Даже если ему не посчастливится, он сможет вернуть себе крылья на будущий год. Такой человек будет чувствовать удовлетворение, зная, что его крылья в надежных, опытных руках, зная, что новый владелец не уронит их чести и окажется достойным преемником независимо от того, его это сын или кто-то чужой!
– Крылья не должны… – начал было Корм, но Марис не дала ему закончить.
– Крылья не должны пропадать в море! А ведь именно те, кто не удосужился набраться опыта, потому что им это не было особенно важно, именно плохие летатели теряют крылья! Навсегда. Некоторые из них едва ли заслуживают этого гордого имени! А дети, которые вступают в Возраст, но на самом деле еще не готовы для неба? Они пугаются, делают глупости и погибают, унося с собой крылья. – Марис мельком взглянула на Колля. – Или те, кто вообще рожден не для неба? Если человек родился в семье летателя, это еще не означает, что он унаследовал мастерство и опыт родителей! Мой… Колль, которого я люблю как брата и как сына, вовсе не летатель. Крылья должны были перейти к нему, и все же я не могла отдать их, не хотела…
– Но таких ситуаций твои предложения не отменят! – выкрикнул кто-то.
– Не отменят… Это было бы такое же горе – потерять крылья. Но я смогла бы остаться в школе летателей, тренироваться, попробовать получить крылья на следующий год. Конечно, никакая система не будет совершенна, потому что у нас мало крыльев и становится все меньше. Но мы должны попытаться предотвратить потерю крыльев в море. Нельзя посылать в небо неопытных летателей! Опасности, конечно, останутся и несчастные случаи тоже, но мы уже не будем терять крылья и летателей из-за недосмотра и отсутствия профессионализма.
Марис устало замолчала, но ее последние слова всколыхнули Совет, вернули его расположение. Десяток рук взметнулось вверх. Джемис указал следующего выступающего, и в середине зала поднялся высокий, плотный летатель.
– Дирк с Большого Шотана, – негромко произнес он и еще раз повторил свое имя, когда с задних рядов раздалось: «Громче! Не слышно!» Говорил он несвязно, часто запинался, подолгу молчал.
– Я только хотел сказать… Я вот сидел и слушал… Короче, никогда не думал услышать такое… Думал, проголосуем и все… – Он потряс головой, с трудом подыскивая слова. – А, черт! Короче, Марис права! Я как-то стыжусь говорить, хотя и не должен, потому что все правда… Я не хочу, чтобы крылья перешли к моему сыну. Славный мальчуган, я его очень люблю, но… у него иногда случаются приступы… Трясучая болезнь… Ему нельзя летать, но он уже подрос и ни о чем другом думать не хочет. На следующий год ему исполнится тринадцать и крылья должны перейти к нему… Раз такой порядок, он их получит. Полетит куда-нибудь и пропадет… И у меня не будет ни сына, ни крыльев… и сам хоть помирай… Я не хочу…
Он замолчал и сел. Несколько человек выкрикнули что-то одобрительное. Марис, почувствовав поддержку, взглянула на Корма. Его улыбка уже не была такой уверенной. Кажется, в нем шевельнулись сомнения.
Из рядов поднялся летатель, которого Марис хорошо знала. Он с улыбкой взглянул на нее.
– Гарт со Скални. Я поддерживаю Марис!
Еще один летатель высказался «за», потом еще один и еще… Марис обвела
