головой влево-вправо, точно бык, вышедший из темного хлева на яркое солнце. Тьерри нехотя оторвался от колонны: надо кликнуть слуг, решить, куда поместить братца…
– Не боишься, пес Господень? – мягкий, даже чуточку смешливый голос, словно его обладатель приглашал всех вволю посмеяться над не совсем пристойной шуткой. Тьерри слишком поздно сообразил, что говорит никто иной, как Рамон. Многолетний опыт гласил: когда голос наследника Ренна становится столь обманчиво дружелюбным и вкрадчивым, жди беды. Большой беды. – А зря. Волки всегда убивают собак. Знаешь, почему? Для их же пользы – чтобы не тосковали всю жизнь на цепи в ожидании подачки.
Братьев разделяло всего пять, от силы шесть шагов. Никто не успел вмешаться, крикнуть, потянуться за оружием. Стремительным движением Рамон вывернулся из поддерживающих его рук, оказавшись за спиной у брата Себастьяна. Короткий, отвратительный хруст – Тьерри никогда не приходило в голову, что можно вот так запросто свернуть шею. Человек в черной рясе мешком завалился вперед, вытаращенные глаза на противоестественно занявшем место затылка лице потерянно уставились на островерхий купол часовни. Вылетевший наружу Рамон на долю мгновения замешкался, озираясь и оценивая противостоящие силы. Боком перемахнул низкую каменную ограду и под испуганные вопли исчез из вида.
– Разбился, – выдохнул над плечом у Тьерри монсеньор Олиба, только что окончательно отказавшийся от мысли понять когда-нибудь поступки Бешеного Семейства. Несмотря на почтенный возраст и грузность, его высокопреосвященство опередил Тьерри в рывке к ограждению. Перевесившись через каменную стенку, они увидели вполне живого – и вроде бы даже не пострадавшего – Рамона, ястребом врезавшегося в стайку перепелов, то бишь в кучку молодых людей, намеревавшихся покинуть замок. Наследник Ренна яростным рывком выкинул кого-то из седла, взлетев на спину испуганно закрутившейся лошади. Окружающие шарахнулись в разные стороны – все, кроме одного, кутавшегося в просторный темный плащ и с низко, до самых глаз, надвинутым капюшоном. Суконная ткань слева оттопыривалась, приподнимаемая накрученной вокруг головы многослойной повязкой. Человек прокричал что-то неразборчивое, Рамон не пожелал ему ответить. Вскинул голову в облаке всклокоченных темных волос, поискал разъяренным взглядом брата. Нашел, зацепился.
Копыта загрохотали по камням, всадник поскакал через двор, вниз, к барбикену и открытым воротам Ренна. Гиллем, поколебавшись долю мгновения, пнул коня и последовал за сюзереном. «Охвостье», ведомое еще не избывшейся привычкой покорствовать сильнейшему, пестрой кучкой бросилось догонять.
По башням и стенам Ренн-ле-Шато ударил сильный порыв ветра, закрутивший флюгера и заставившись дребезжать мелкие стекла в окнах хозяйских покоев – или старый замок сам облегченно вздохнул?
– Вот теперь вам придется ответить за содеянное!
Тьерри только-только сумел успокоить обитателей замка, подавив готовую вспыхнуть панику, разогнал гарнизон по стенам с наказом бдеть всю ночь напролет, обсудил с Ньером необходимые меры предосторожности – на случай, если Рамону взбредет в голову вернуться… Транкавель-средний намеревался запереться у себя и сочинить письмо отцу, но обнаружил в покоях незваных гостей, господина епископа и брата Доминика. Гневавшийся монсеньор Олиба в точности уподобился языческому божеству из тех, что обожали швыряться молниями и насылать ураганы.
– Подумать только, убийство священнослужителя! Вдобавок осуществлявшего процесс inquisitio!.. Как только вернется мессир Бертран, я немедленно потребую…
Негодование его высокопреосвященства выглядело вполне искренним, если б не постоянные косые взгляды в сторону молодого хозяина замка: перейдена уже черта допустимого или нет? Пожалуй, намерение требовать чего-либо от Транкавелей было уже лишним. Научившись за четыре десятка прожитых лет необходимой умственной гибкости, епископ быстро исправил допущенную ошибку:
– Да, потребую достойного воздаяния за гибель нашего брата…
– Объявите его великомучеником, павшим за дело веры от рук бесноватого, – устало посоветовал Тьерри. Безмерно длинный день все не кончался, хотя за окнами уже сгущались осенние сумерки. – Мы дадим средства на постройку часовни в его честь. Выставьте в качестве реликвии обрывки рясы почившего мученика, и набежавшие паломники быстро увеличат доход обители в Алье. Сможете купить себе новую упряжку да пару золотых чаш для алтаря.
Приткнувшийся в темном углу на сундуке и удрученно помалкивавший брат Доминик напомнил о себе, едко осведомившись:
– Думаете, ваше презренное золото вымостит вам дорогу в Царствие Небесное?
– Не думаю. Знаю, – Тьерри не смог отказать себе в удовольствии подразнить святого брата, хотя время и место были совершенно неподходящими. – За наше презренное золото такие, как вы, со спокойной душой отмолят все наши грехи. Хотя лично ваши молитвы, святой брат, вряд ли будут услышаны – как громко вы сегодня не кричали, Господь не пожелал к вам прислушаться.
Физиономия брата Доминика налилась дурной кровью, однако он вовремя вспомнил о положенном монаху смирении.
– Мессир Тьерри… – укоризненно протянул монсеньор Олиба. – Стыдитесь, недостойно вас произносить такие речи…
– И не подумаю. Вы же не станете отрицать – весь ваш шумный экзорцизм завершился полным провалом. Рамон хотя бы находился под присмотром, а теперь он шатается неведомо где. В таком состоянии он запросто способен ворваться в какой-нибудь беззащитный городок вроде Куизы или Арка, учинив там резню. А подтолкнули его к этому вы, – Тьерри мотнул головой в сторону брата Доминика.
Последнее замечание стало той каплей, что переполнила и без того полную до краев чашу терпения монаха.
– Кто от рождения черен душой, тому Господь не поможет! – возопил он, скатываясь с сундука и тыча обличающим перстом в озадаченно нахмурившегося Тьерри. – Думаете, никому не ведомо, что вы тут творите за высокими стенами? Да по всей провинции только и разговоров, что про вашего батюшку да старшего братца! И вы, мессир Тьерри, сколь ни прикидываетесь смиренным агнцем, от них ни в чем не отстаете – ни в богомерзких деяниях, ни в разврате, ни в злоязычности!
– Насчет разврата – напраслина и клевета, – оскорбленно хмыкнул Тьерри, удивленный не столько осведомленностью заезжего inquisitios, сколько его горячностью. Брат Доминик не обратил на его реплику никакого внимания, также как и на жестикуляцию мессира Олибы, призывавшего монаха остановиться.
– Вашего бесноватого Рамона единственное очищение спасет – огнем! – громыхал брат Доминик, исполнившись праведного гнева. – Как и весь ваш край! Затаились по углам, шепчетесь, в гордыне своей мните себя превыше прочих, куда более достойных! Закоснели в ереси и стяжательстве, возвели оплот чернокнижия на костях и крови, якшаетесь с врагом рода человеческого!
– Да что вы несете, святой отец! Вы еще крестовый поход против нас провозгласите! – не выдержал Транкавель-средний. – Как против новых язычников и богоотступников!
Сказал – и тут же пожалел о сказанном, ибо брат Доминик иронию не воспринимал. Похоже, ерническое предложение Тьерри и впрямь показалось ему отличной идеей.
– Да! Именно Крестовый поход, очистительный поход против диавольской скверны! Выжечь заразу огнем и мечом, навсегда, до скончания времен!
