из кресла, так что жалобно взвизгнули каменные плиты под каблуком, и вылетела наружу. Тьерри показалось, что тяжеленная створка черного дуба сама поторопилась распахнуться перед клокочущим сгустком чистейшей ярости, принявшим образ девушки-подростка.
Гонца, коему ранним утром предстояло отправиться в Безье, Тьерри назначил сам. Сначала Транкавель-средний хотел дать посланцу в сопровождение отряд числом в пять-шесть голов, но потом раздумал. Единственный человек привлечет куда меньше внимания. К тому же он доверил письмо местному уроженцу, наказав ехать не дорогами, но тропами в холмах. Тьерри не мог толком объяснить, чего опасается. Нападения старшего братца? Тот наверняка сейчас уносит ноги подальше от Ренна. Любопытно было бы узнать, не прикончил ли Рамон своих спутников? А может, они сумели его образумить? Душка Гиллем имеет определенное влияние на наследника Семейства, и, если тот прислушается… Гиллем, если оставить в стороне его противоестественные склонности, не лишен определенной сметливости. Он попытается уговорить Рамона укрыться где-нибудь. Скажем, за стенами Фортэна или Керибюса, находящихся под рукой семейства Бланшфоров. Вопрос в том, что Рамон предпримет дальше? Попытается добраться до отца? Заявит, что его оклеветали? Попробует найти сторонников?
Утро выдалось туманным и сырым, во дворах Ренна плавала серая морось, скрадывающая очертания предметов. Поднявшийся в несусветную рань и шагавший к нижним воротам с лошадью в поводу гонец с подвыванием зевал, рассеянно гадая: поднялся ли уже туман над долинами или придется тащиться сквозь мокрую хмарь?
Невысокая тень заступила ему дорогу неподалеку от входа в караулку, там, где сходившиеся стены замка образовывали малый закуток, укрытый от чужих глаз. В предрассветном сумраке гонец принял незнакомца за одного из хозяйских пажей и остановился: может, его милость хотят добавить к своему посланию еще что-то?
– Дай мне письмо, – раздраженный звонкий голосок определенно принадлежал не мальчишке. Тень подошла ближе, обернувшись младшей из Семьи. Девчонка вырядилась в охотничий костюм, отчего и самом деле смахивала на пажа. – Отдай немедленно, кому говорю!
– Э-э… – гонец, нареченный Туаном Маларом, а последние лет десять откликавшийся на прозвище Конский Клещ, растерялся. Как-никак, перед ним стояла одна из Транкавелей – в очень скверном настроении, судя по выражению лица. Однако ему было велено передать послание лично в руки его светлости Бертрана, и мессир Тьерри ни словом не упоминал свою сестрицу. Да и незачем ей читать чужие письма!
Бланка расценила промедление по-своему. Вскинула правую руку и провела растопыренными пальцами перед лицом Конского Клеща – не прикасаясь, словно набрасывая незримую сеть. Напряженные пальцы дрожали, по острой скуле девушки скатилась капля пота – но цель была достигнута. Взгляд стоявшего перед ней человека сделался сонным, блуждающим. Дергаясь, как подвешенная на веревочках кукла бродячего фигляра, он полез в болтавшуюся на боку кожаную суму, вытащил запечатанный пакет и протянул девице. Та без колебаний сломала печать, развернула лист и принялась читать, бегая взглядом по ровным, убористым строчкам. Почерк у Тьерри был, как у монастырского каллиграфа – ей никак не удавалось добиться такого же.
Прочитав, Бланка небрежно скрутила пергамент в трубочку и обратилась к Клещу, слегка покачивавшемуся, словно после бессонной ночи или славной попойки:
– Сумку. Тьерри давал тебе какой-нибудь знак для беспрепятственного въезда в город? Отдай, – Малар сунул руку в болтавшийся у пояса мешок, извлек оттуда эмалевый герб в виде двух переплетенных треугольников. – Лошадь я тоже забираю, – девица выдернула из нетвердой руки гонца поводья. – Куда ты должен был доставить письмо? В прецепторию Храма? А ты… – она закусила губу. – Ты сейчас вернешься в замок и пойдешь на кухню. Будешь пить и есть, пока не заснешь. Кто бы тебя не будил – проснешься сегодня вечером. Запомни: меня ты в глаза не видел. Иди!
Конский Клещ совершил поворот вокруг собственной оси, нога за ногу поплелся к службам замка. Бланка смотрела ему вслед, не веря своим глазам: у нее получилось! Да, она готовилась всю ночь, распаляя яростное пламя ненависти к Тьерри, внезапно приравнявшего сестру к безмолвным покорным дурочкам, «девицам из хороших семей», но еще никогда ей не удавалось настолько подчинить человека своей воле! Соткать мимолетное наваждение, убедить на краткое время кого-нибудь в несуществующем, очаровать – такое она проделывала без труда. Но чтобы так… Можно только посочувствовать нерадивому слуге – какая выволочка ждет его вечером, когда он опомнится!
Рыжая кобыла отнеслась к смене хозяина с философским равнодушием. Бланка забралась в седло, сосредоточилась. Конечно, в ней мало общего с взрослым мужчиной шести футов роста… но на ее стороне туман и собственные умения. Ей всего-то нужно – чтобы стража на барбикене увидела выезжающего из ворот человека. Человека в плаще, торопливо скачущего в сторону Куизы – вестника, посланного Тьерри де Транкавелем к своему почтенному отцу.
О том, что начнется в замке, когда ее исчезновение обнаружится, Бланка старалась не думать. Она вообще не размышляла ни о чем, впав в грех гнева и злости. Послание Тьерри, полное недоступных ей намеков, разозлило ее еще больше. Она доберется до Безье и сама спросит отца: что это за таинственные игрища вокруг ее будущего? И если он не захочет отвечать… О, тогда он убедится, что незаконная дочурка выросла достойным отпрыском своего родителя!
Пнув гулко фыркнувшую лошадь каблуками в бока, Бланка- Терезия-Маргарита-Катрин рысью понеслась вниз по извивам дороги, оставляя за спиной окутанный медленно тающим туманом Ренн. По левую руку от нее над холмами медленно поднималось солнце.
Одновременно с девицей де Транкавель, но отделенный от нее несколькими десятками лиг, другой человек тоже смотрел на разгорающийся рассвет. Правда, если для всадницы на тракте игра солнечных лучей, обрывков тумана и бликов на речной воде разворачивалась во всей красе, то пребывавший в закрытом помещении созерцатель был вынужден довольствоваться приникающими в его комнату отсветами.
Милорд Гай Гисборн, то ли гость, то ли пленник прецептории Ордена Храма, так и не сумел толком заснуть. Причиной был обитавший за стеной компаньон, напрочь забывший о попутчиках и ночь напролет мерявший тяжелыми шагами тесноту комнатушки. Порой он ударял кулаком то по стене, то по столешнице, или пинал подвернувшуюся под ноги скамью, с грохотом отлетавшую в сторону. Где-то после полуночи Гай сделал попытку воззвать к разуму шотландца, но на стук из-за дверей долетело только цветистое проклятие.
В общем-то, Мак-Лауду можно было только посочувствовать. Размышляя над тем, как бы в такой невероятной ситуации он сам чувствовал себя, Гай пришел к неутешительным выводам. Времена героев, легенд и паладинов без страха и упрека давно миновали. Откройся каким-либо образом эта тайна, и Дугал Мак-Лауд немедля прослывет шарлатаном, либо же ведьмаком и чародеем, коему одна дорога – в очистительное пламя. Несмотря на очевидные свидетельства, Гай все равно никак не мог заставить себя поверить в истинность произошедшего в Ренне, задаваясь безответным вопросом: почему Дугал? Отчего благодать Господня коснулась столь неподходящего избранника – отпетого лжеца, забияки, бабника и пьяницы?
Или же, как уверяет Франческо, замыслы Господни столь неисповедимы и прихотливы, что краткой человеческой жизни и скудного ума недостанет для их понимания?
К завтраку Мак-Лауд выйти не соизволил. Околачивавшегося под дверью Франческо, пришедшего извиниться еще раз, прогнала Изабель, сказав: негоже сыпать соль на открытую рану. Рыжая девица и мессир Бернардоне все утро спорили, но Гай не понял из перебранки ни единого слова – парочка взахлеб тараторила на простонародном итальянском. Похоже, мистрисс Уэстмор обвиняла своего подопечного, а тот оправдывался. В конце концов Изабель скрылась в своей комнате, на прощание прокричав из-за двери что-то явно нелестное.
Колокол на башне орденской церкви отбил полдень. Медленные, тягучие звуки текли над крышами зданий прецептории, над окрестными кварталами Безье, улетая к далеким горным склонам. Впавший в тоскливое настроение милорд Гисборн уныло размышлял о том, где
