отмалчивалась. То ли была занята более важными делами, то ли не услышала своей подопечной, то ли сочла, что принцесса вполне обойдется собственными силами и своим умом. Беренгария чувствовала, что вот-вот разрыдается от жалости к себе – все ее покинули, даже заоблачная хранительница. Новоиспеченный муж удостоил косого взгляда и пары вымученных куртуазных фраз, свекровь наверняка считает красивой куклой, годной только исполнять порученное, друзья заняты своими хлопотами… Впрочем, откуда у принцессы – нет, теперь уже королевы – возьмутся друзья? У нее только верные подданные.
Окончательно впавшая в грех уныния Беренгария не сразу заметила, что в ликующий приветственный рев скопившейся на широкой набережной толпы, состоявшей из горожан и крестоносцев английской и французской армий, вплелись новые, тревожные нотки. Обеспокоенные крики становились все громче и пронзительнее, сопровождаясь нарастающим громким треском и запахом паленого дерева. Зеваки, утратив интерес к свадебному кортежу, заозирались по сторонам, выискивая причину волнений. Недоумевающая Беренгария, поддавшись общему настроению, тоже завертела головой по сторонам, и, не удержавшись, ахнула.
– Гавань!.. в гавани!.. – к счастью, когда дело не касалось политических игрищ либо же устроения интриги, Ричарду не требовалось ничего повторять дважды.
Благочинное продвижение кавалькады окончательно смешалось. Задние ряды наступали на остановившиеся передние, ржали лошади, где-то истошно завизжала женщина. Английский король, позабыв о молодой жене, направил коня прямо в волнующуюся толпу, громко призывая к себе соратников. Элеонору и ее маленькую свиту оттерли в сторону, и Беренгария, нещадно дергая поводья своей смирной кобылки, еле сумела пробиться к старой даме – несмотря ни на что, не потерявшей присутствия духа.
Над небольшой мессинской гаванью, до отказа заполненной стоявшими едва ли не борт к борту доброй сотней кораблей, поднимался черный дым, подсвеченный изнутри жирными сполохами оранжевого пламени. Флот, с такими затратами нанятый у корабельщиков Генуи, Венеции и Неаполя, чтобы перевести крестоносное воинство к берегам Святой Земли, надежда крестоносцев – флот горел. Над белыми барашками волн летели черные хлопья пепла, на каком-то судне с грохотом обрушилась за борт мачта, на причалах, усиливаясь с каждым мгновением, клокотала бестолковая крикливая суета.
Несколькими часами ранее, когда церемония торжественного венчания в храме святого Сальватора только началась, по набережной мессинской гавани бодро шагал, навевая себе под нос, молодой человек. Ничем особо примечательным он не отличался – среднего роста, темные волосы до неприличия коротко подстрижены, скуластая физиономия выражает жизнерадостное ехидство, светло-карие глаза прищурены от солнечных бликов на воде. Чьим вассалом являлся сей представитель рода человеческого или к какому сословию принадлежал, сказать было затруднительно – добротный, но неприметный костюм не украшался никакими гербами или символами.
Пожалуй, единственной странностью была вполголоса исполняемая молодым человеком песенка – модный некогда шлягер, состряпанный на закате XX века, и звучавший на языке оригинала.
Под «девушкой своей мечты» диковинный исполнитель подразумевал принцессу Беренгарию Наваррскую, с помпой и шумом выходившую замуж в главном соборе Мессины.
– Нечего нам делать на этой ярмарке тщеславия. К тому же нас все равно туда не приглашали, – заявил нынешним утром бодрый моложавый старик, известный обширному кругу близких и дальних знакомцев как Ангерран де Фуа, своему доверенному лицу. «Доверенное лицо», только что с помощью добродушного пинка извлеченное из царства грез, недовольно зевало. – У меня есть для вас дела, Серж! Ну-ка быстро продрали глаза, встряхнулись и…
– И марш-бросок в полной выкладке на тридцать кэмэ по пересеченной, – мрачно буркнул молодой человек, поименованный Сержем, а если придерживаться строчек заполненных когда-то анкет – Казаков С. В., 1979 г.р., русский, высшее, не был, не состоял, пару раз участвовал (но не привлекался), РФ, прописан в г. СПб, Народная, 60, 15. – А я-то всю ночь мечтал, как пойду глазеть на свадьбу моей несостоявшейся вечной любви. Мессир Ангерран, вы, как это… человек, портящий удовольствие. Вот.
(Вследствие слабого знания норманно-франкского наречия старший лейтенант Казаков не сумел подобрать более подходящего определения понятию «кайфоломщик».)
– На свадьбе Беренгарии полно зевак и без вас, – безапелляционным тоном отрезал мессир де Фуа, выглядевший нынешним утром несколько обеспокоенным и не расположенным к привычным остротам. – Поднимайтесь, время не ждет!
Серж открыл рот – спросить, который час – но быстро передумал. Раз велели пошевеливаться, то и будем пошевеливаться. Не извольте гневаться, мессир де Фуа – он же Рено де Шатильон, о чем строго-настрого велено помалкивать. Ибо всем ведомо, что паршивая овца европейского рыцарства отдала Господу свою грешную душу в июле 1187 года, при большом стечении народа и личном участии защитника правоверных, султана Салах-ад-Дина, да живет он тысячу лет…
Большой дом семейства де Алькамо, приютившего незваных гостей из Нормандии, с самом утра бурлил и клокотал, как забытый на огне котелок. Лабиринт построек наполняли перекликающиеся голоса – мужские и женские, хозяев и слуг, вопли носящихся по всему дому детей, во дворе ржут лошади и заливаются псы, в кухнях истошно визжит влекомая под нож свинья… Комнатушка, полученная благодаря запутанным родственным связям Мишеля де Фармера с местными дворянами, вопиюще пустовала. Оба приятеля Казакова смылись, бросив новоиспеченного барона де Шательро на произвол судьбы и даже не потрудившись растолкать.
Ну, куда подевался герр Райхерт, угадать несложно. Мадам Элеонора позавчера высказали твердую уверенность в том, что у германца имеется некоторый организационный талант, а у нее такой маленький двор, а скоро свадьба душечки Беренгарии и нужно столько всего сделать… Понятливый бывший офицер Люфтваффе рявкнул «Яволь!» и замаршировал в лагерь крестоносцев – принимать деятельное участие в устроении грядущих торжеств. Казаков не мог даже точно сказать, возвращался ли Гунтер в их своеобразную «гостиницу» нынешней ночью. Похоже, вообще не приходил – вещи нетронуты, кровать-топчан аккуратно застелена. Сгорает на работе человек, надо же. А несостоявшийся сюзерен Фармер удрал с ним за компанию?
– Вы Мишеля случайно не видели? – полюбопытствовал Казаков, уже усвоивший, что де Фуа каким-то образом умудряется всегда знать все обо всех. Старикан, устроившийся верхом на стуле с высокой спинкой, не обманул ожиданий, рассеянно сообщив:
– Ваш белобрысый приятель торопится делать карьеру. Добрейшая Элеонора пристроила его в окружение Ричарда, и молодой де Фармер ныне занят оправданием доверия своей высокой покровительницы…
– Короче, все при деле, один я болтаюсь навозом в проруби, – бодро подытожил Сергей. – Непорядок! Приказывайте, куда бежать, кого рубить, чью голову доставить? Или опять носиться по всей Мессине с вашими посланиями?
– Писем нынче не будет, – покачал седеющей головой де Фуа. – И голова мне тоже пока не нужна. Вы, Серж, сейчас отправитесь в гавань. Да-да, без завтрака, вот такой я жестокий и безжалостный. Перекусите где-нибудь по дороге.
– И что мне делать в гавани? – деловито уточнил Казаков.
– Гулять, – ехидно хмыкнул Рено. – Любоваться морскими пейзажами. Одновременно, – он наставительно вверх поднял узловатый палец с тонкой золотой полоской кольца, – бдительно смотря по сторонам. У меня имеются подозрения – подкрепленные кое-какими сведениями, о которых вам знать необязательно – что в порту сегодня не исключены… скажем так, нежелательные волнения. Ричард нынче празднует, и большинство крестоносцев потянется следом –
