воспользоваться. Отдай кейс, заявление заберу.
– Я вообще не понимаю, о чем он говорит, – пожал плечами Василий и встал. – Больной какой-то. Можно идти, гражданин следователь? – спросил он у Дмитрия.
– Идите. Но подписку с вас никто не снимал. Поняли?
Когда дверь за Василием закрылась, Кол обратил на следователя взор, полный скрытой мольбы:
– Гражданин следователь, это он! Я в этом абсолютно уверен. Безусловно он.
Надо найти проводника он подтвердит. И потом – отпечатки! Вот главная улика.
– Честно говоря, – Самарин отвернулся от монитора и посмотрел на Кола, – я вам верю. Скорее всего так оно и было, как вы говорите. Он ехал с вами в купе, обокрал вас, потом пытался извлечь выгоду из документов. Но… – он улыбнулся, как показалось Шакутину, немного виновато, – все это надо еще доказать. А это, боюсь, будет не так легко. Посмотрим, что покажет экспертиза.
– Но разве ее еще не закончили?
– По-моему, бутылку еще никуда не отправляли… – также невесело улыбнулся Самарин, – во всяком случае, сегодня, когда я получал дело, она была на месте – в сейфе.
– И то хлеб! – воскликнул Кол.
– Да, – очень серьезно согласился Самарин, – потерять вещдоки – это у нас первое дело.
В кабинет заглянула Катя Калачева.
– Вернулась, – радостно заявила она.
– Сейчас, Катюша, подожди. Последний вопрос к вам, Николай Георгиевич, что за кейс, о котором вы говорили?
– Мой кейс, – уныло ответил Кол, вспомнив о статье УК, – там у меня были… Вещи всякие, смена белья.
– И он его украл? Кол нехотя кивнул.
– И ничего ценного?
– В денежном смысле нет, – нашелся Кол. – Там были вещи, которые имеют ценность лично для меня. Семейные реликвии.
– Ничего интересного, Дмитрий Евгеньевич, – заявила Катя, когда дверь за Колом закрылась.
Как и ожидал Самарин, никто из сотрудников Института славяноведения не сказал ничего, что могло бы помочь следствию. Глеб Сергеевич Пуришкевич был обычным сотрудником. В конфликты с начальством не вступал, плановые работы сдавал с разумным опозданием, дисциплину не нарушал и в пьянстве замечен не был. Большую часть присутственных дней проводил в библиотеке.
О его личной жизни также удалось узнать не слишком много. Пуришкевич никогда не был женат и являлся, как выразилась моложавая дама в канцелярии, «очень преданным сыном». Бурных романов за ним не числилось, хотя был период, когда он начал проявлять внимание к юной библиотекарше Вике! Это проявлялось в том, что он на Восьмое марта принес ей цветы, а однажды во время обеденного перерыва даже пригласил в кафе «Мишень». Впрочем, это ухаживание так ни во что и не вылилось и Вика благополучно вышла замуж за другого сотрудника.
– Нереализованные сексуальные потребности, диктат со стороны матери, невозможность преодолеть комплексы, – заключила Катя.
– Все это напиши и сдай Березину.
– Березину?
– Теперь это дело ведет он.
– А Вера?
– О ней мне.
– Девочка с такими приметами в последние дни никуда не поступала.
Дверь четвертой палаты открылась, однако это был не врач, а дежурная медсестра.
– Пуришкевич здесь? – спросила она.
– Здесь, здесь, – встрепенулась Софья Николаевна.
– Звонили снизу, там к вам срочно посетитель. Вы сможете спуститься?
То, что произошло в следующую секунду, наблюдали разве что жители древней Иудеи, присутствовавшие при чудесах, творимых святыми. Умирающая женщина поднялась, ловко сунула ноги в тапочки и понеслась вниз по лестнице, забыв о существовании лифта.
Однако это оказался не Глеб. Внизу у гардероба стоял незнакомый молодой мужчина в черной замшевой куртке.
– Вы Софья Николаевна Пуришкевич?
– Я, – ответила старая женщина, чувствуя, как подкашиваются ноги. – Извините, – сказала она и села на стул.
– Успокойтесь, – сказал молодой человек, – я старший следователь транспортной прокуратуры Самарин Дмитрий Евгеньевич. Ваш сын задержан и находится сейчас в КПЗ отделения милиции Ладожского вокзала.
– Господи, – только и смогла выдохнуть мать. – 3а что? Что он сделал? – И тут же добавила:
– Это какая-то ошибка.
– Вы так в нем уверены? – спросил следователь.
– В своем сыне я уверена, как в самой себе, – твердо заявила пожилая дама.
– Хотел бы я разделять вашу уверенность…
– Но что же он совершил?
– Обвинение ему пока не предъявлено, – уклончиво ответил Самарин. Очень не хотелось брать на себя роль горевестника и объявлять матери, что ее .сын подозревается в том, что он насильник, убийца и сексуальный маньяк.
– Я пока ничего не могу сообщить. Это делается в интересах следствия. Но я хотел бы вам заедать несколько вопросов. Ваш сын Глеб… Что он собой представляет? Другими словами, что он за человек?
Софья Николаевна растерялась. Трудно оценивать своих близких, посмотрев на них со стороны.
– Ну, он хороший сын. У меня не было с ним больших хлопот, хотя жили мы тяжело. Его отец рано умер…
– Он не был женат?
– Нет.
– И что же он у вас такой… Инфантильный.
Дмитрий подобрал явно неверное слово, но иначе было не выйти на нужную тему.
– Вовсе не инфантильный, – возмутилась мать, – почему вы так решили? Что он не бросается на любую вертихвостку? Это оттого, что он серьезный, ответственный и уважительно относится к женщине. Я имею в виду Женщину с большой буквы.
«С вами все ясно, – подумал Дмитрий, – интересно, есть ли на свете еще такие, кроме вас самой. Тут и Агния, пожалуй, выйдет вертихвосткой».
– Друзья были у него?
– Конечно. У Глеба всегда были прекрасные друзья. Приходили к нам домой, я с ними любила разговаривать. Хорошие мальчики. Сейчас разбрелись кто куда.
«Значит, близких друзей нет. На работе то же самое».
Разговор шел в том же духе. Все, что говорила мать Пуришкевича, прекрасно
