храма? Вряд ли… Откуда бы тогда у него сестра появилась? Хотя, конечно, проверить не помешает… — Скажи, ты родителей своих хорошо помнишь?
— Отца совсем не помню — мне едва две весны минуло, как сгинул он. Это еще при Святославе было, до того, как он Хазарию разорил. А мать — так, смутно, как сквозь воду. Руки помню, мягкие, добрые, песни грустные, а лицо — как в тумане. А почему ты спросил?
— Да так. Интересный ты мужик. Судьба непростая.
— Приютили соседи, поклон им за то низкий. Да сам знаешь, чужой сирота — то не своя кровинушка. Коли год недородный, лишний кусок все едино своему отдадут, одежу тоже своим получше справят. Сгинул бы, верно, да повезло: дядька Часлав нашел. Хозяйства, правда, не собрал. Соседи растащили. Дядька, помню, полдеревни высек, да людям не объяснишь хоть словом, хоть плеткой.
— Слушай, ты когда к вражеской лодке поплыл, что подумал? Там, все-таки, дюжина, а то и побольше народу было. Все при мечах. А ну, как не одолел бы? Сам бы сгинул и Малуше не помог.
Невзор нахмурился, вспоминая.
— Сам не пойму, — наконец признался он, — будто торкнуло что внутри, глаза застило. Даже и не вспомню, как я их побил. Слышал я, в северных землях есть такие воины: в битвах себя не помнят. Своих порубить могут, если под руку подвернутся. Накатило что-то на меня, как волной накрыло. Туман красный, только глотки вижу, которые рвать надо, и все.
— Есть такие воины, — согласился Олег, — это берсерки. Перед битвой иной раз мухоморы жрут, чтобы в дикое состояние прийти. Может, и ты…
— Не ел я ничего. Даже и не знал про это. В дружине Часлава не последний был, но чтобы так… — Невзор пожал плечами.
— Ладно, и с этим разберемся. — Ведун расстелил овчину, накрылся: с реки тянуло прохладой. — Давай спать. Пораньше выйдем — подальше пройдем.
— Спи, — кивнул дружинник, — я посижу еще.
Он, казалось, совсем не замечал ночной сырости; распахнутая кожаная куртка открывала мускулистую грудь, крепкие руки спокойно лежали на коленях.
Чуть свет они выгребли на середину реки. Ветер был слабый, но дул почти точно в корму — левентик. Олег велел Невзору отпустить шкот, чтобы парус встал перпендикулярно движению. Лодка постепенно набрала ход, вода запенилась за кормой, оставляя белый след. К полудню пристали к берегу возле деревни в пяток изб. Пообедали квасом и пареным горохом с топленым маслом. Местный мужик предупредил их, что на два дня пути вдоль реки никто не живет — уж очень берега топкие, — и Олег сторговал у него козленка да пару запеченных куриц. Невзор связал козленку ноги, отнес в лодку.
К вечеру лес по берегам сменился: сосны сначала отступили вглубь леса, а потом и вовсе исчезли. Вдоль воды потянулись заросли камыша и осоки, деревья стояли за ними сплошной бурой стеной, наполовину сгнившие, цеплявшиеся друг за друга сухими ветками. Преобладали ели, осины, кустарник местами спускался к самой воде, образуя непроходимые заросли. Завалившиеся с берега деревья напоминали утопленников, тянущих к небу мертвые руки. Погода испортилась, небо затянуло серой пеленой, стал накрапывать дождь. Намокший парус обвис и опал, словно сдувшийся воздушный шарик. Олег опустил его, передал Невзору весло.
Лодка вломилась в камыши, подминая под себя зеленые шуршащие стебли, продвинулась вглубь зарослей. Ведун приподнялся, пытаясь разглядеть, есть ли куда пристать. Вплотную к берегу подходило кочковатое болото с побуревшей травой, гнилыми корягами и зеленой, зацветшей водой. Они продвинули лодку еще глубже, чтобы ночью не вынесло в реку, пополам съели курицу, запили водой и, кое-как разместившись, улеглись в лодке.
Шумел под ветром камыш, с болота доносились неясные звуки: то ли трясина булькала, то ли животное увязло и отчаянно билось, пытаясь спастись из смертельных объятий. Облака неслись по небу, изредка открывая далекие звезды. «Хорошо, хоть дождь перестал», — подумал Середин, прежде чем провалился в сон.
Ветер с утра дул порывами, менял направление, и обучение Невзора искусству управляться с лодкой пришлось отложить. На реке поднялась волна, ветер налетал то с кормы, то с бортов, и Середину приходилось то и дело менять галсы. Зато лодка летела, вспенивая воду, немного накренясь в подветренную сторону, и бывший дружинник, видя такое заметное продвижение к цели, то и дело свистел да по-разбойничьи гикал, подмигивая Олегу. Козленок отчаянно блеял, мотая головой всякий раз, когда на него попадали брызги.
Давно уже миновали впадение в Припять Словечны: маленькая речушка прошла по левому борту, почти скрытая нависшим над водой кустарником и зарослями камыша. Болота кончились, и вдоль реки теперь стояли дубравы с вкраплениями яворов и светлыми островками берез. Иной раз вплотную к реке подходили сжатые нивы, за которыми в отдалении виднелись селения. Мужики, по горло в воде, тянули сети, кричали, видя проплывающую долбленку с косым парусом, махали вслед руками. Несколько раз путешественники уступали дорогу встречным ладьям, шедшим на веслах.
На ночевку встали, причалив к пологому, поросшему мягкой травой, берегу. Дубовый лес почти подступал к воде, отгородившись зарослями орешника, молодыми яворами и березками. Невзор выволок на берег козленка.
— Ну, что, зарежем крикуна?
— Давай, — согласился Олег, занявшись разведением костра.
Козленок только раз успел мекнуть до того, как опытная рука взрезала ему горло. Невзор со знанием дела освежевал тушку, насадил на вертел и пристроил над костром. Повертел в руках шкурку, пожалел, что нет соли — обработать, и отбросил в кусты. Поужинали свежим мясом, расположились на ночь.
— Вот найдем Велену, выведаем, как да что, — молвил Невзор, — снимем с меня порчу, а там… Я на попутную ладью хоть кем наймусь — хоть в охрану, хоть гребцом. Дойдем до Десны, а по ней уж поплыву к Малуше. Может, к Листопаду свадьбу справим, а нет, так в Грудень — тоже неплохо. Придешь на свадьбу?
— Приду. А ну, как Велена не захочет помочь?
— Поможет. Она в душе добрая. Даром, что с братом не ладила. Того в деревне все боялись. Говорили: может урожай сгубить, на скотину мор наслать.
— Что же он от печенега народ не оборонил?
— Может, силы не достало, а может, и не захотел, — задумчиво ответил Невзор, — чужая душа — потемки. Но коли встречу, — на скулах волкодлака заиграли желваки, — живым не уйдет. Велене об этом знать не надо, а тебе, как другу, скажу.
Олег кивнул, соглашаясь. Ему нравился этот парень — спокойный, трезво мыслящий. Не чувствовалось в нем той спеси, которую приобретали большинство дружинников, возвысившись над прочими людьми, добывавшими хлеб в трудах, а не в лихих сшибках.
Прогоравшие березовые поленья постреливали угольками, выкидывали синие язычки пламени. Костер освещал кустарник, выхватывал из темноты кроны дубов, бросал блики по воде.
Олег почему-то вспомнил свой автобусный парк, кузницу.
«Да, отпуск у меня что-то затянулся. На всю жизнь нагуляюсь. Хотя и в этом есть хорошие стороны: где в урбанистическом перенаселенном мире найдешь такую девственную природу, такие леса, реки? Только в тайге, куда еще не проложили дорог, где не разведали золото, уран или нефть. Ну, может, еще высоко в горах. Впрочем, и там не все в порядке: и осадки радиоактивные и химические выпадают на ледники, и дороги прокладывают, взрывают горы, стоящие не один миллион лет, тянут линии электропередач, строят обсерватории. Нет, хорошо, что я здесь оказался», — решил, засыпая, Середин.
