дурацкие слезы счастья он успел заметить, как риталусы, слившись в тень, ударили в грудь оранжевое существо, распростершее крылья над лежащими ничком тремя человеческими фигурами.
— А-а, тварь!!! — взревел Полубой. — Цвет поменял, сука рыжая!
Сабля сама прыгнула в руку, во всяком случае ему так показалось. Давно он не испытывал такого бешенства, рожденного собственной беспомощностью. А ведь он знал, что его ожидает, готовился, надеялся, что теперь не поддастся наваждению…
Только теперь он заметил, что монстра окружают закутанные в белые одежды фигуры. Риталусы, разметав толпу, нарушили стройность продуманной церемонии. Белые хитоны слетели, и Касьян узнал тех, с кем рубился на Хлайбе, и время остановилось для него.
Он делил секунды на доли, а доли на тончайшие нити и успевал подсекать, рубить, колоть застывших в движении зеленых бородавчатых уродов. Он даже замедлился — было неинтересно. Сабля опережала мысль, воздух стал плотным, вязал движения, но это никого не спасало от келимитового клинка. Кто-то успел достать его — левую руку пронзила мимолетная боль. Полубой развернулся, ударил сверху, ломая выставленный навстречу клинок и разрубая тролля почти до поясницы. Плеснула зловонная зеленая кровь, Касьян зарычал, смахивая пелену с глаз, широко повел клинком вокруг, предупреждая возможное нападение.
Мелькнуло тонкое породистое лицо со щегольскими усиками и нелепо вытаращенными глазами. Полубой в последний момент удержал руку, развернул саблю и ударил в лоб плашмя. Птолемей запрокинулся, ловя руками воздух, и в этот момент все звуки: лязг стали, крики, стоны покрыл чудовищный вопль. Полубой согнулся, закрывая уши ладонями. Кричал оранжевый, кричал в агонии, прощаясь с бессмертной жизнью…
Шатаясь, Полубой подошел к риталусам, продолжавшим рвать уже бесчувственное тело, схватил за шкирку и оттащил назад.
Глаза его были закрыты, прекрасное лицо подергивалось, теряя очарование, по телу волной пробегали судороги. Когда на оранжевой коже проступили темные пятна, а на кромках крыльев появился черный ободок, Полубой отвернулся.
За спиной, делая невидимым свет свечей, вспыхнуло неистовое пламя.
Неарх лежал на спине, глядя в лицо Ахмет-Гирею, приставившему острие сабли ему к горлу.
— Убей.
Гримаса исказила лицо Ахмет-Гирея, рука его дернулась, по шее гетайра побежала струйка крови. Оскалив зубы властитель Итиля отвел клинок.
— Вы просили слишком много за свою помощь. Столько я не дам никому и никогда.
Пол под ногами дрогнул. Полубой огляделся. В зале не осталось живых, кроме него, Птолемея, Неарха и Ахмет-Гирея. Новый, удар сотряс зал, Касьяну показалось, что колонны зашатались, он поднял Птолемея, взвалил себе на спину и повернулся к Неарху.
— Пойдем с нами. Ты будешь жить.
— Я остаюсь, — глухо ответил гетайр.
Подхватив под руку замершего в ступоре Ахмет-Гирея, Полубой потащил его к выходу. Пол ходил ходуном, позади что-то с грохотом обрушилось. Выскочив наружу, Полубой прибавил ходу. Оглянувшись на бегу, он заметил, как проседает, складываясь внутрь, огромное здание. Риталусы бежали рядом, искоса поглядывая на него, словно ожидая похвалы. Потом, ребятки, все потом.
Чудовищной силы взрыв покатил его по земле, застучали вокруг обломки камней, вихрь песка накрыл его и похоронил под своей толщей…
Отплевываясь, Полубой разгреб песок и встал на колени. Вокруг лежали поваленные стволы сосен. Рядом, лицом вниз лежал гетайр Птолемей, он же граф Кайсаров. В нескольких шагах ворочался, ругаясь и протирая глаза, Ахмет-Гирей. На песке сидели риталусы и, насторожив уши, смотрели на Касьяна.
— Ничего вас не берет, — проворчал Полубой. Он оглянулся. Позади ничего не было, кроме груды камней, песка и синевы моря.
Кайсаров был без сознания, и до самого челнока Полубой тащил его на загривке, отвергая просьбы Ахмет-Гирея помочь.
Пилот уже пришел в себя и со страхом посмотрел на Полубоя и связанного гетайра.
— Можно подождать десант здесь, — сказал Касьян Ахмет-Гирею, — а можно лететь навстречу. Что выберешь?
— Мне все равно. Решай сам.
— Заводи телегу, — рявкнул Полубой пилоту.
— Хоть руки развяжите, — жалобно попросил тот. Кайсаров очнулся на взлете. Увидев в соседнем кресле Полубоя, он побагровел и, брызгая слюной, закричал:
— Ты… ты знаешь, что ты наделал? Ты отнял у людей надежду, ты убил будущее…
— Заткнись, граф, — равнодушно сказал Полубой.
— А-а… так ты знаешь, — губы Кайсарова исказила злобная усмешка, — ты, тупое животное. Тебе не простят. Меня не простят…
Полубой развернул его спиной к себе и аккуратно приложил кулаком по затылку.
— За что ты его так? — спросил Ахмет-Гирей. — В аптечке же есть психотропные средства.
— За обман, — ответил Полубой.
— Какой обман?
— Ну… они всем говорили, что служат СОВЕРШЕННОЙ СПРАВЕДЛИВОСТИ, а на самом деле служили СОВЕРШЕННОЙ ЦЕЛЕСООБРАЗНОСТИ. Согласись, это разные вещи.
Эпилог
Жаркий июньский день клонился к вечеру. Духота уже спадала, проснувшийся ветер шелестел листьями лип на бульваре Суворова. Под деревьями на траве бродили дети, сопровождаемые нянями или гувернерами, женщины в легких платьях притягивали взор и вообще: солнце светило ласково, впереди была еще долгая жизнь, которую можно было строить заново, а настроение было дерьмовое…
Полубой присел на скамейку, закинул руки за голову и посмотрел в голубое небо. Пенсионер в сорок четыре года…
Две девушки в легкомысленных шортах и прозрачных маечках обратили на него внимание, явно оценив атлетическую фигуру и мощные бицепсы, однако Касьян лишь покосился на них, досадливо поморщился, и они, фыркнув — подумаешь, мол, двинулись дальше, презрительно виляя бедрами.
Нет, ему сейчас было не до женщин. Честно говоря, ни до чего ему не было дела. Завить горе веревочкой, залить стопочкой, задавить, скрутить и не выпускать наружу, чтобы никто не смел сочувствовать! Залить… Касьян взглянул на часы. Пожалуй, пора. Кабинет в «Постоялом дворе» он заказал на шестнадцать часов. Нехорошо получится, если ребята придут, а его нет. Вздохнув, он поднялся со скамейки и поплелся по направлению к ресторану, расположенному на перекрестке бульвара и Сумской улицы.
«Постоялый двор» он выбрал потому, что несколько раз бывал здесь и ему нравилась атмосфера, созданная и заботливо поддерживаемая в ресторане: русская кухня, официанты в косоворотках, оркестр народных инструментов. Словом — все, как должно быть в хорошем трактире, где
