– А куда подевались оставшиеся отцеубийцы?
– Этого мы не знаем до сих пор.
Принц замолчал, прикрыв глаза будто от усталости. Он все еще держал Гельту за руку – впервые с того времени, как они познакомились, Экуни прикасался к невесте так долго.
Наконец он будто встряхнулся, качнул головой, отпустил запястье принцессы и посмотрел на нее.
– Это очень, очень печальная история, – произнесла она грустно.
Гана догнал спутников, когда труба изогнулась влево, а затем пошла вниз с небольшим уклоном. Беглецы находились уже значительно глубже полости, и здесь вещество лежало не сплошной массой, но слоями – шириной в несколько локтей, – которые были разделены тончайшими темными границами. Слои зачастую имели различные оттенки: от блекло-зеленого до лилово-синего. В мягкой водянистой толще шла таинственная жизнь: проползали черви, медленно прокатывались световые шары, извивалось нечто, напоминающее кораллы, а иногда проплывали существа вроде рыб – Тулага решил, что для их световых тел плотное желе является тем же, что облака для серапионов.
Подползая к сморщенному участку, такому же, как и тот, от которого началось путешествие, он увидел самое странное из населяющих желе существ. В центре мерцающего округлого тела был темный плотный сгусток – этим тварь напоминала облачного глобула. На границах туловища свет становился более разреженным, от него отходили отростки, тонкие, длинные и мягкие, будто пряди спутанных нитей, покрытых едва заметными волосками.
Двигаясь куда быстрее, чем другие обитатели мягкого мира, существо это подплыло к трубе из желейных глубин. Ползущий впереди всех Молчун замер, встревоженно подняв руку. Все трое замерли, глядя на глобула, который повис над ними, распялив свои заросшие световыми волосками щупальца-нити. Темное пятно в его середине напоминало облако чернил, вылитых в молоко.
Молчун стал двигаться очень медленно и очень тихо. Кахулка и Тулага последовали примеру проводника. Фавн Сив успел преодолеть небольшое расстояние, когда глобул, двигаясь со скоростью, невероятной для того, кто обитал в столь плотной среде, опустился ниже и обхватил щупальцами трубу.
Гана с изумлением увидел, как она медленно сгибается. Стенки, которые как бы и не существовали, являясь всего лишь круговой границей между воздухом и окружающим его желе, искривлялись, корежась…
Молчун уже до пояса выбрался наружу, когда несколько отростков протиснулись в трубу. Светясь, – а вернее, беспрерывно испуская в окружающее пространство мельчайшие частички самих себя, – они изогнулись, трепеща, и несколько волосков коснулись плеча проползающего под ними Кахулки.
Туземец вскрикнул, заизвивался. Фавн Сив к тому времени исчез из трубы, и Кахулка нырнул в отверстие следом за ним. Упав на спину, Тулага скользнул под световыми жгутиками, видя их хищное беспорядочное мельтешение прямо над лицом. Складки разошлись, пропустив ноги, он нащупал прижатыми к бокам руками сморщенные края мягкой диафрагмы и вывалился наружу.
Пещера с низким прямым потолком состояла из желе куда более темного, казавшегося грязным, – в глубине его застыло множество пылинок. Пол имел форму пологой воронки.
Со всех сторон сквозь толщу мягкого стекла сюда сходились воздушные трубы. Из одной лился поток света, будто скисшего, имеющего неприятный мутный оттенок. В центре воронки зияла круглая дыра, свет вливался в нее, пузырясь и пенясь, исчезал в вертикальном колодце.
На склоне сидели двое охранников в набедренных повязках. Как только беглецы один за другим вывалились из диафрагмы, туземцы приподнялись, вскидывая короткие трубки… и опустили оружие, узнав Молчуна.
– К Опаки иде? – спросил один. Фавн Сив радостно закивал в ответ.
Упав на склон воронки, слегка прогнувшийся под ним, Тулага сразу привстал, готовый прыгнуть на охранников, но, когда они мирно заговорили с Молчуном, успокоился. Кахулка, усевшись и вытянув ноги вниз, к дыре в центре, запричитал, трогая свое плечо. Волоски на щупальцах твари оставили несколько белых точек, будто дырочек, сквозь которые свет втянулся под кожу – теперь там медленно расплывалось ядовито мерцающее пятно.
– Кахулка отравиться! – стонал туземец. – Пече, жже… помирать бу…
– Ниче, – сказал один из охранников. – Мало яду, быстро пройде. Ниче, не плачь…
Тулага смотрел по сторонам. Световая жидкость текла бесшумно, испуская пузыри сияния; блеклые волны медленно ходили по стенам, по лицам и телам людей, по воздуху… И другие волны текли за границами воронки, в мутно-прозрачной глубине желеобразного вещества: огромные ленивые валы прокатывались мимо того места, где сходились воздушные трубы, ползли световые черви, тонкие и толстые жгуты, нити… Он поднял голову, но не разглядел ничего, кроме блекло-зеленого пространства, состоящего будто из спрессованной воды; посмотрел влево и вправо – и увидел все тот же мягкий мир и его световых обитателей.
– Ныря… – произнес охранник, показывая на круглое отверстие трубы, противоположное тому, через которое беглецы попали сюда.
Молчун кивнул, махнул рукой и полез в трубу. Кахулка привстал, все еще разглядывая свое плечо: пятно на нем поблекло, будто свет постепенно растворялся в теле. Низкий потолок, над которым плыли несколько червей, не позволял выпрямиться во весь рост; пригнувшись, бывший лодочник обошел центральное отверстие и полез вслед за Фавн Сивом. Тулага шагнул за туземцем, на ходу заглянув в колодец, но не увидел ничего, кроме плотной массы падающего куда-то в глубину света. Охранники не обращали на него внимания: сидели, прикрыв глаза, свесив между коленей руки. В правой у каждого была короткая трубка – теперь Гана разобрал, что это часть конечности паунога.
– Чем вы плюете из этого? – спросил он.
Один охранник остался сидеть неподвижно, а второй поднял голову, кинув на Гану равнодушный взгляд, сказал: «Иглучом», и вновь задремал.
– Чем? – переспросил Тулага.
Но больше туземцы на него внимания не обращали, и он полез вслед за спутниками, которые поджидали на другом конце трубы, оказавшейся совсем короткой. Она вывела беглецов в длинную полость, протянувшуюся вдоль отвесной каменной стены. Здесь росло нечто вроде безлистых деревьев, состоящих все из того же мягкого стекла, но принявшего форму кривых стволов с изогнутыми ветвями. Их пронизывали густо-зеленые жгуты, у основания соединенные в толстые стержни, выше расходящиеся по веткам сначала в виде тонких веревочек, а после – нитей. По этим своеобразным венам текли сгустки света, постепенно бледнея и пропадая из виду у кончиков ветвей. Под растениями виднелись световые корни, пропарывающие слои желе; они пульсировали, втягивая в себя мерцание из «почвы».
Среди деревьев лежало несколько тел, над которыми замерли трое туземцев. Как только рабы оказались в поле зрения, синекожие повернули головы, вскинув свои трубки, но тут же узнали Молчуна. Вслед за Фавн Сивом и Кахулкой Гана приблизился к охранникам. Четверо, что лежали на полу между деревьями, мало напоминали людей. Что-то разладилось в самой основе их плоти, словно некая сердцевина, хранящая память о том, как должно выглядеть человеческое тело, была уничтожена… Один из четверки оказался невероятно толст – и полнота его приняла уродливый облик,
