уставились на Тео. Девушка спросила:
– Что за Мусорные Сады? Я вроде слышала...
– Нижние кварталы Эрзаца. Те, что находятся глубоко в облаках. Говорят, под Эрзацем спрятан огромный древний эфироплан. Или не эфироплан, но... в общем, какое-то сооружение. На нем корпуса€ поменьше, более поздние постройки и остовы других кораблей. Я имею в виду: и вокруг, и
– Но воздух? – спросила девушка.
– Воздух в облаках есть, – заговорил Траки Нес. – Да-да, не удивляйтесь, в эфирном пухе присутствует газ, понимаете меня? И если пух не может просачиваться в узкие щели, то газ под его давлением как раз может. Артегай Грош впервые провел этот забавный эксперимент: опустил в облака на длинной веревке законопаченную банку, из которой путем сложных ухищрений предварительно был высосан воздух. К банке привязали грузило и спустили ее на сотни локтей. Когда подняли, проделали определенные манипуляции... оказалось, что воздух внутри появился вновь, просочился под крышку, хотя она была плотно пригнана.
– Кроме того, они вроде еще трубы используют, – добавил Смолик. – Гибкие, из полотна, пропитанного каучуком. Их концы торчат над облаками, на разной высоте, вентиляторы посылают воздух вниз, в нижние кварталы. В общем, говорят, теперь в основании Эрзаца целая страна. Подоблачные ярусы называются Мусорными Садами. Я никогда не заплывал в Стоячие облака, но слышал про наемных убийц... а ты, мой пират? Бывал когда-нибудь в Эрзаце?
Гана покачал головой и выпрямился.
– Мы должны нагнать айклит, – сказал он, глядя за борт. – Вон плывет лоцман. Арлея, Гер, вам пора возвращаться на драйер. Ну же, поторопитесь, вы все!
На палубе, когда Гана направлялся к шканцам, Тео Смолик заступил ему дорогу, несколько мгновений рассматривал, будто видел впервые, и наконец произнес со скупой улыбкой:
– Ты слишком себе на уме, пират. Внешне ты колоритный, не скрою, но внутри... Ходишь и молчишь. Никогда не поймешь, что тебе надо, что тобой движет. Вот сейчас: за каким демоном сдалась тебе эта принцесса? Успел переспать с нею? Ладно, и что дальше? Зачем она тебе? Ты что, любишь ее? Неужели ты, убийца и насильник, грабитель, вор, способен любить?
– Я не знаю такого слова, – сказал Гана.
– Вот именно! Так что же тогда?
– Какое тебе дело до этого?
– Ты плывешь на моем корабле, – отрезал Смолик. – То есть на корабле под моей командой. Отвечай!
Тулага пожал плечами.
– Я хочу, чтобы она была моей. Чтобы жила со мной. До самой смерти. Ее или моей. Когда я думаю, что, пока меня нет рядом, она может быть с другим мужчиной, я... злюсь. Очень сильно. Зверею.
Тео хлопнул себя по бедру.
– Так это ревность! Не любовь. Любовь не бывает без ревности. Ревность без любви – запросто. Забудь о принцессе, пират.
– Мне было двенадцать, – ответил Гана.
Тео присвистнул.
– А! Я же говорю: не человек, зверь в душе. Своего первенца я убил в пятнадцать, но ты – еще хуже меня. Безжалостнее. У меня нет морали, а ты даже не знаешь, что такое мораль. На мне хотя бы налет цивилизации, покойный батюшка озаботился наградить меня образованием, пока я не сбежал из морской академии, успев по дороге ограбить собственный дом. Ты же – истый, не замутненный патиной культуры дикарь. Впервые убить человека двенадцатилетним мальцом – ха! Мало кто может похвастаться подобным подвигом...
– Это был вор, укравший мою джигу. И потом еще трое, барыга и его охрана...
– Что? Четверо? В двенадцать ты лишил жизни четверых? Вонючий зев Канструкты! И ты, зубастый звереныш, лишенный всяких понятий о нравственности, лишенный сострадания к ближнему и дальнему, собираешься осчастливить девушку своей персоной на всю жизнь?
– Убивать нехорошо, – объявил Гана.
Тео вопросительно приподнял бровь и кивнул, предлагая собеседнику продолжить эту ценную мысль.
– Я понял недавно, после того как перебил команду монаршей ладьи. Их было семеро. Или девять? Тогда все было очень быстро, плохо помню. А потом еще стражников на стене дворца, их тоже пришлось. Раньше я никогда не думал про это, но в тот вечер... Будто внутри, – Тулага хлопнул себя по груди, затем, помедлив, коснулся пальцами лба, – что-то изменилось. И оно все еще продолжает меняться. Больше я не буду убивать.
– Что – никогда никого?
– Только тех, кто захочет убить меня...
– Да что ты? А ведь таких будет еще множество, если я хоть что- нибудь понимаю в людях. Ладно, мне надоел этот спор, – заключил Смолик. – Слушай вердикт многомудрого мужа, сопливый юнец. Твой пиратский корабль никогда не бросит якорь в тихой гавани супружеской жизни. Ты не предназначен для этого и сбежишь оттуда: через день, через сотню дней – обязательно сбежишь, уплывешь в новое плавание. И оставишь девушку за кормой. Несчастной. Тебе не стать добропорядочным, домашним. Никогда. Я даже знаю, куда ты отправишься, потому что хочу того же. Ведь ты видел то же, что и я, и даже раньше. Уплывешь, улетишь во внешнее пространство, в экспедицию по другим мирам и тому, что лежит между ними, вверх! – Тео ткнул пальцем в небо. – Туда, понимаешь? Туда – навсегда.
– Но она будет ждать меня дома. И я вернусь к ней, – возразил Тулага.
Покачав головой, Смолик направился прочь.
– Вернусь, – громко повторил Гана.
Не оборачиваясь, Тео бросил:
– Не вернешься никогда.
Траки Нес впился глазами в стрейха, мимо которого как раз проплывала лоцманская лодка, идущая в тридцати шагах перед носом «Дали». Если бы сидящий на носу посудины пожилой моряк не указал стоящему за штурвалом Смолику на присутствие в эфире стрейха, Нес ни за что бы не увидел чудище. Лицо бултагарца расплылось в счастливой улыбке. Пираты, туземцы, решительная женщина – хозяйка торгового дома, – Бескайское море и острова из всамделишных блуждающих кораллов... А теперь еще и это – одно из легендарных облачных чудовищ Запада, настоящий стрейх, гигантская ядовитая медуза, похожая на отлитый из дымчатого стекла купол, с гроздьями едва различимых бледных глаз-горошин на боках...
Раньше Нес видел этих существ лишь на картинках в учебных книгах. У стерегущих Цепь стрейхов отсутствовали длинные ядовитые щупальца. Как и реактивный мускульный мешок, выпускающий под давлением напитанный соками медузы влажный эфир, – именно
