– Этого я не могу сделать.
Зубастик на полу шевельнулся.
– Я не знал, что творю, когда писал ее!
– Оправдания не помогут. Надо было думать раньше.
Перед тем, как окончательно исчезнуть, крошечная пасть мага приоткрылась в последний раз.
– Она поглотит и тебя. Я не виноват!
– А ты не пиши плохих книг.
Бардо Тодол исчез в «Бардо Тодоле». Черная книга гулко сглотнула и всплыла к потолку. Узкий выпуклый глаз взглянул сначала на пирамиду магриловых кубиков, затем уставился на магопса.
Помимо воли Кастелян попятился.
Провал рта был широко раскрыт, за ним клубилась беспросветная чернота протомира Тодола, где смутной тенью среди других теней обретался теперь и сам маг. Из квадратного люка показалась голова Гагры. На груди его сомкнулись две руки – Блюмкин висел на спине эльфа.
Глаз вновь обратился в сторону магриловой пирамиды, и книга полетела к ней.
Глава 24
ЗУБАСТИК
Зверушки огибали Машину с двух сторон, медленно приближаясь к Эбу.
Остановить ее? Но он видел, как легко шестерни перемололи спрессованный магрил, видел, что Гагра не смог повредить ни единой детали своим копьем…
Пресс опустился в очередной раз, новая порция магии, ставшей золотистыми кубиками, поползла вверх по конвейеру. Со всех сторон через отверстия в стене облака влетали в пещеру и по трубам проникали в Машину.
Магия приходила сюда отовсюду, со всех сторон, и мир погибал. Бардо Тодол похищал саму его суть, и это объясняло все, кроме одного: почему Эб почти не помнит своего прошлого?
Пресс опустился, поднялся, снова пошел вниз. Кастелян сказал – останови Машину, но не сказал, как сделать это. Зверушки были вокруг, лапы и крылья тянулись к Эбвину…
Он шагнул вперед и подставил под пресс жезл.
Верхняя плоскость уперлась в лучи снежинки, сдавила рукоять. Снежинка затрещала, из нее посыпались искры – и пресс остановился.
Возможно, он не помнит прошлого потому, что никакого прошлого у него просто не было?
Рокот Машины сменился надрывным гудением. Зверушки разом остановились. Эб попятился, обернулся и выглянул наружу через широкое отверстие над полом.
Отсюда был виден весь мир. Горы вокруг, заснеженные пики под тяжелым серым небом, долины, холмы. Крыши домов посреди них, ратуша, зеленое пятно Кривого леса. Нить рельсов, насыпь промежуточной станции… океан.
И всё.
Эбвин наклонился, вглядываясь до рези в глазах.
Какой маленький мир! Клочок земли окружает вода; грязно-серый, будто плохая бумага, океан с четкими прямыми границами… Он прямоугольный и разделен на две равные половины молочной линией. Той, где сходились прошитые исполинскими стежками страницы.
Ведь Игла – это на самом деле длинная иголка, вонзенная в раскрытую книгу. Во все стороны от нее расходятся нити Драгоценной Дороги – тонкие разрывы, протянувшиеся по бумаге от того места, куда воткнулось острие.
Гудение Машины позади стало паническим. Эб оглянулся. От заклинившего пресса во все стороны ползла золотистая пена. Лопались пузыри, разлетались густые хлопья. Зверушки подскакивали, те, у кого были крылья, пытались взлететь, но хлопья золотой пены тянулись за ними, будто руки, волокли обратно, и скелеты исчезали, растворяясь в магии.
Из раскаленных печей выплескивался дым, шестерни вращались все быстрее и быстрее. Воздух задрожал вместе с Машиной, когда пенная масса повалила волной, и последняя зверушка исчезла. Эб успел лишь взмахнуть руками – его сбило с ног. Поток золота потащил его вдоль стены, начал поднимать. Он вслепую зашарил под собой, пытаясь ухватиться за что- нибудь, торчащее из пола, но под руки попадались лишь теплые кубики магрила.
Зубы Кастеляна клацнули у самого края обложки – магопес подпрыгнул, но не дотянулся до черной книги, устремившейся к пирамиде. Кривой рот открылся, и книга упала на пирамиду, с хрустом заглатывая магию.
– Остановите его! – завопил Кастелян.
Гагра и Блюмкин бросились к книге Бардо Тодола, которая вгрызалась в стремительно уменьшающуюся пирамиду. Они ухватили ее и потянули назад, но слишком поздно – магрил исчез, лишь сухая золотистая крошка усеивала пол рядом с отверстием конвейера.
Новые кубики больше не поступали снизу. Доносящийся из-под пола рокот Машины изменился, стал резким, дребезжащим. Блюмкин отступил, а Гагра все еще цеплялся за край обложки, но черная книга взлетала к потолку, волоча его за собой. Наевшись магрила, книга увеличилась, раздулась. «Бардо Тодол» поглотил магию Кастеляна, и лежащий на полу Зубастик сморщился.
Из корешка черной книги высунулась рука и ударила Гагру по лбу. Эльф полетел на пол, и магопес отскочил, чтобы его не раздавило.
Книга развернулась в воздухе, шелестя страницами, – стало видно, что они покрыты темными рисунками, изображающими странных и страшных существ, населяющих мир Тодола.
«Бардо Тодол» менял форму, из верхней его части прорастала голова, из нижней – ноги. С боков появились две руки в перчатках, черные блестящие волосы заструились, вытягиваясь книзу.
Ослабевший Зубастик, упираясь ярко раскрашенными страницами в пол, приподнялся, обложка его раскрылась, словно крылья: книга Кастеляна пыталась взлететь.
Высокий старик с длинной черной бородой и единственным глазом посреди лба встал перед ними. В его плечах были большие круглые раны, следы магриловых цепей. Он окинул взглядом спальню, посмотрел на эльфа, на гнома и вдруг с силой опустил ногу на Зубастика.
Книга распласталась на дрожащем от грохота Машины полу – и Кастелян вскрикнул от боли.
– Бардо? – спросил он. – Это ты?
Блестящие маслянистые губы старика раскрылись, сухой, как шелест мертвых страниц, голос произнес:
Сжав кулаки, Гагра прыгнул на него, но «Бардо Тодол»
