Когда ей казалось, что гвардейцам пора передохнуть, то просила остановиться и, не слушая их возражений, требовала, чтобы им принесли напиться.
— Я не хочу, чтобы вы прямо на улице начали падать один за другим, как кегли, — шутила она, скрывая тревогу.
Наконец они добрались до неприметной двери на внутренней стороне крепостной стены. На земле у двери лежало множество подношений.
Джормундур постучал, и дрожащий голос изнутри спросил:
— Кто там?
— Госпожа Насуада пришла посмотреть вашу девочку, — сказал Джормундур.
— А вы пришли с чистым сердцем и твердой уверенностью?
На этот раз ответила Насуада:
— Сердце мое чисто, а помыслы тверды как сталь.
— В таком случае переступите порог. И добро пожаловать.
Дверь распахнулась, и они вошли в небольшую прихожую, освещенную одним-единственным красным светильником, явно сделанным гномами. В прихожей никого не было, и Насуада прошла дальше, в комнату, стены и потолок которой оказались завешенными какой-то темной материей, отчего помещение стало похоже на горную пещеру или логово какого-то зверя. Как ни странно, но здесь было значительно прохладнее, чем снаружи. На Насуаду повеяло каким-то ледяным дыханием — такое ощущение бывает порой поздней осенью, когда ночью вдруг поднимется северный ветер. Понимание того, с чем связано это холодное дыхание, острыми когтями вонзилось ей в душу: магия.
Черная ячеистая занавесь преградила ей путь. Она отодвинула ее и оказалась в комнате, видимо бывшей гостиной. Из мебели здесь сейчас остался лишь ряд стульев у стены, тоже задрапированной темной материей. Гроздь мелких светильников — тоже изделие гномов — свисала из черных складок с потолка, отбрасывая по сторонам таинственные блики.
В углу скорчилась согбенная карга, которая как-то затравленно смотрела на вошедшую Насуаду. Рядом со старухой находились травница Анжела и кот-оборотень, у которого вся шерсть встала дыбом. В центре комнаты стояла на коленях бледная девочка лет трех-четырех и сосредоточенно поглощала какую-то еду. Никто не сказал Насуаде ни слова, так что она, несколько смутившись, заговорила первой:
— И где же тот ребенок?
Девочка подняла на нее глаза, и у Насуады перехватило дыхание: она увидела на лбу у ребенка ярко светившуюся отметину дракона. А когда она заглянула поглубже в фиалковые глаза девочки, ей и вовсе стало не по себе. Малышка, изогнув губки в неестественно мудрой, пугающей усмешке, пристально посмотрела на Насуаду и сообщила:
— Я — Эльва.
Насуада невольно отшатнулась, стиснув рукоять кинжала, который всегда носила прикрепленным к левому предплечью, ибо то был голос не ребенка, а взрослой, опытной женщины. Полный неестественного цинизма, он особенно чудовищно звучал в устах этой малышки.
— Не бойся, — сказала Эльва и отодвинула в сторону пустую тарелку. — Я твой друг. — Она повернулась к старухе, скорчившейся в углу, и приказала: — Принеси мне еще еды. — Старуха поспешно вышла из комнаты, а Эльва, похлопав ладошкой по полу рядом с собой, пригласила Насуаду: — Пожалуйста, сядь. Я жду тебя с тех пор, как научилась говорить.
Не в силах выпустить из рук кинжал, Насуада осторожно опустилась на каменный пол.
— А когда ты научилась говорить? — ласково спросила она.
— На прошлой неделе. — Эльва сложила руки на коленях и уставилась на Насуаду, просто пригвоздив ее к месту неестественной силой своего взгляда.
Насуаде казалось, что ее череп насквозь пронзают два синих копья, проникая в мозг, ворочаясь там и раздирая в клочья все ее мысли и воспоминания. Она с трудом удержалась, чтобы не вскрикнуть. А девочка наклонилась к ней еще ближе, коснулась своей мягкой детской лапкой ее щеки и сказала:
— А знаешь, даже Аджихад не смог бы руководить варденами лучше тебя. Ты избрала верный путь, и твое имя будут славить в веках за то, что у тебя хватило мужества и предусмотрительности перевести варденов в Сурду и готовиться к войне с Империей, хотя все остальные считали это совершенным безумием.
Насуада растерянно посмотрела на нее. Точно ключ, отлично подобранный к замку, слова Эльвы отпирали все ее, Насуады, тайные страхи и сомнения, не дававшие ей спать по ночам. И невольно ее охватило чувство безграничного доверия и такого душевного покоя, каких она не знала со дня гибели Аджихада. Слезы благодарности и великого облегчения хлынули у нее из глаз. Эльва сказала именно те слова, что только и могли утешить и успокоить ее. И Насуада была ей за это безмерно благодарна. Однако она тут же подумала о том, что подобная слабость для нее недопустима. Уж не навел ли кто из магов на нее свои чары? И зачем? Недоверчиво глянув на Эльву, она спросила:
— А кто ты и откуда знаешь все это?
— Я есть то, чем меня сделал Эрагон.
— Но он же благословил тебя!
Ужасные древние глаза на детском личике подернулись дымкой печали; Эльва чуть опустила веки и сказала:
— Он не понимал, что делает, и нечаянно заколдовал меня. И с тех пор, стоит мне увидеть человека, и я сразу чувствую все, что его мучит и тревожит. И будущее его сразу вижу. Когда я была поменьше, я ничего не могла с этим поделать — все получалось само. Вот я взяла и выросла!
— Но почему…
— Магия в моей крови заставляет меня защищать людей от боли. И этой магии все равно, вредит это мне самой или нет, хочу я помочь этому человеку или нет. — Она горестно усмехнулась. — Но мне эта потребность дорого обходится. А сопротивляться ей очень трудно.
Насуада постаралась как-то «переварить» то, что сказала ей Эльва, уже догадываясь теперь, что столь невероятная внешность малышки и особенно ее взгляд связаны с теми страданиями, которые ей постоянно приходится терпеть. У Насуады мурашки пробежали по коже при одной мысли о том, что пришлось вынести этой крошке. «У нее, наверное, душа разрывается от вынужденного сострадания стольким людям, — думала она. — И с этим состраданием она ничего не может поделать, не может им управлять. Скорее, оно управляет ею». Жалость к девочке проснулась в ее сердце.
— Почему ты мне об этом рассказала? — спросила она.
— Я подумала, тебе следует знать, кто я и что я такое. — Эльва помолчала, и синие глаза ее вспыхнули еще ярче. — И ты должна еще знать, что я буду сражаться за тебя с кем угодно. Ты можешь использовать меня, как используют наемных убийц — из засады, в темноте, безо всякой жалости/ — Она рассмеялась высоким пронзительным смехом, от которого у Насуады похолодело в животе. — Ты хочешь знать, почему я на это готова? Я же вижу, что хочешь. Потому что — если только эта война очень скоро не кончится — я рано или поздно просто сойду с ума. И скорее рано, чем поздно. Мне и без того уже трудно справляться с теми ужасами, что обрушились на меня, а если к ним прибавятся еще и жестокости войны… Вот потому я и прошу тебя: используй меня, пока я еще жива, чтобы поскорее начать и закончить эту войну. А уж я постараюсь, чтобы твою жизнь и твое счастье ничто не омрачало.
В эту минуту в комнату поспешно вошла старуха и с поклоном подала Эльве очередную порцию еды. Насуада испытала почти физическое облегчение, когда девочка, полностью забыв о ней, набросилась на жареную баранью ногу, обеими руками запихивая мясо в рот. Она ела с жадностью голодного волка, совершенно не заботясь о приличиях и о том, какое это впечатление производит на окружающих. Скрыв свои пронзительно синие глаза под опущенными веками, а драконью отметину — под упавшими на лицо черными кудрями, она сейчас казалась самым обыкновенным невинным ребенком. Только очень голодным.
