Но, несмотря на угрозы, странный кудахчущий смех тут же возобновился и даже стал несколько громче. Потом воин с трудом выговорил:
— Ты не можешь причинить мне боль, сурданин. Никто этого не может. Наш великий правитель сделал нас нечувствительными к боли. И теперь наши семьи будут жить в достатке и благополучии до конца дней своих. Ты можешь спрятаться от нас, но мы никогда не перестанем тебя преследовать, хотя обычные люди на нашем месте давно уже начали бы падать от изнеможения. Ты можешь сколько угодно сражаться с нами, но мы не перестанем убивать вас, пока наши руки будут способны взмахнуть мечом. Ты не можешь даже сдаться нам в плен, ибо пленных мы не берем. Так что тебе остается только умереть, и тогда мир восстановится на нашей земле.
С жуткой гримасой воин ухватил за древко стрелу, торчавшую у него из ноги, и выдернул ее, с кошмарным треском разрывая собственную плоть и сухожилия. Стряхнув с острия отвратительные алые сгустки, воин вложил эту стрелу в лук и выстрелил ею в одного из лучников, ранив его в руку. Смех безумца стал еще громче, и он ринулся вперед, волоча раненую ногу и размахивая своим сломанным мечом.
— Пристрелите его! — крикнул Оррин.
Запели тетивы луков, точно плохо настроенные лютни, и в тело безумного воина вонзилось сразу несколько стрел. Две из них, пробив его кольчугу, застряли в кожаных доспехах, остальные насквозь пронзили грудную клетку и теперь торчали из спины. Смех воина превратился в невнятное бульканье, поскольку легкие его заполнялись кровью, но он продолжал идти вперед, оставляя на траве алые пятна крови. Лучники выстрелили снова; теперь стрелы торчали у воина из плеч, рук и подмышек, но он не останавливался. Еще один залп — и тут воин наконец споткнулся и упал. Одна из стрел раздробила ему левую коленную чашечку, остальные прямо-таки изрешетили бедра, а еще одна стрела угодила в шею, по самое оперение войдя в центр того заметного красного родимого пятна, так что острие ее теперь торчало сзади. Из раны фонтаном била кровь, однако воин и не думал умирать. Идти он теперь не мог и пополз, волоча свое оружие по земле, но по-прежнему ухмыляясь и хихикая, точно весь мир вокруг был для него всего лишь мерзкой шуткой и лишь он один был способен оценить эту шутку по достоинству.
Холодок пробежал у Эрагона по спине при виде столь жуткой сцены.
Король Оррин смачно выругался, и в голосе его Эрагону послышались истерические нотки. Спрыгнув с жеребца на землю, Оррин швырнул в грязь свои меч и щит и потребовал у ближайшего ургала: — Дай мне твой топор!
Ургал явно был ошеломлен; его серая кожа приобрела трупный оттенок; некоторое время рогач колебался, но потом все же отдал Оррину свое боевое оружие. Король, хромая, подошел к хихикавшему воину, обеими руками поднял тяжеленный топор и одним ударом отсек ему голову.
Хихиканье прекратилось, но глаза воина еще несколько мгновений вращались, а губы двигались. Наконец все стихло, и Оррин, подняв отрубленную голову за волосы, чтобы все могли ее видеть, громогласно заявил:
— Значит, их все-таки можно убить! Немедленно передайте всем: единственный способ остановить этих чудовищ — это отрубить им голову. Отрубить, или размозжить ее дубинкой, или с близкого расстояния попасть им в глаз стрелой… Грейтуф, ты где? — Крепкий кавалерист средних лет выдвинулся вперед вместе с конем. — Надень эту голову на шест у северных ворот. И все их головы потом наденьте на шесты! Пусть это будет нашим посланием Гальбаториксу! Пусть он знает, что мы разгадали его мерзкий трюк, что мы его не боимся, и, несмотря ни на что, победа будет за нами! — Оррин вернулся к своему коню, отдал ургалу топор и поднял с земли свой меч.
Неподалеку Эрагон заметил кулла Нар Гарцвога с отрядом ургалов и, быстро переговорив с Сапфирой, попросил ее подойти к ним поближе. Поздоровавшись с рогатыми великанами, Эрагон спросил у Гарцвога:
— Неужели все эти воины были такими же, как этот? — И он указал на утыканное стрелами мертвое тело.
— Да. Боли они не чувствовали. Ударишь его, думаешь, он мертвый, а он возьмет да сзади на тебя набросится. — Гарцвог нахмурился. — Я сегодня потерял немало рогачей. Нам в разных битвах доводилось участвовать. Мы и с несметным людским войском сражались, и с Огненным Мечом, а вот с этими смеющимися истуканами встречаться не доводилось. Страшные они какие-то. Так и кажется, что внутри у них какие-то безрогие духи сидят! А может, это сами боги против нас пошли?
— Чепуха! — рассердился Эрагон. — Это просто очередные гнусные штучки Гальбаторикса! Ничего, мы скоро найдем способ защитить себя от его чар. — Но как бы он ни храбрился, мысль о том, как сражаться с врагами, которые не чувствуют боли, тревожила его не меньше, чем ургалов. Больше того, из слов Гарцвога он понял, что поддержать боевой дух среди варденов будет еще труднее. И неизвестно, удастся ли это Насуаде, когда все узнают о столь необычных воинах, присланных Гальбаториксом.
Пока вардены и ургалы собирали павших на поле боя соратников, снимали с трупов оружие, отрубали вражеским воинам головы и сволакивали их изуродованные тела в общую кучу для сожжения, Эрагон, Сапфира и король Оррин вернулись в лагерь; Арья и остальные эльфы последовали за ними.
По дороге Эрагон предложил Оррину исцелить рану на ноге, но король отказался:
— У меня есть свои лекари, Губитель Шейдов.
Насуада и Джормундур ждали их у северных ворот. Насуада, подойдя к Оррину, спросила: — Что пошло не так?
Эрагон, прикрыв глаза, слушал, как Оррин рассказывает ей, как проходил бой. Сначала его кавалеристы весьма удачно рассекли вражеские ряды, нанося направо и налево смертельные удары и вовсю, как им казалось, разя врага. Сами они почти не пострадали во время этого первого столкновения, однако стоило им оглянуться, как они увидели, что многие из «мертвецов» ожили и вновь ринулись в бой. Оррин явственно вздрогнул, вспоминая об этом.
— И тут нас охватила паника, — признался он. — Да и любой на нашем месте просто застыл бы от ужаса. Мы не могли понять, неужели эти воины вообще неуязвимы? Да и люди ли они? Когда ты видишь, как на тебя идет враг, хотя у него раздроблена лодыжка, а из живота торчит дротик, и половина лица снесена ударом меча, а он при этом смеется тебе прямо в лицо, то вряд ли устоишь на месте. Мои воины потеряли самообладание. Сломили ряды. Воцарилась суматоха. Началась резня. А потом подоспели посланные тобой, Насуада, ургалы и вардены, но запаниковали и они… — Оррин сокрушенно покачал головой. — Никогда я ничего подобного не видел! Даже на Пылающих Равнинах!
Кровь так сильно отлила у Насуады от лица, что это стало заметно даже при ее темной коже. Она посмотрела на Эрагона, затем на Арью:
— Как же Гальбаториксу это удалось? Ответила ей Арья:
— Он почти полностью заблокировал способность этих людей чувствовать боль. Оставил лишь чуть-чуть, чтобы они сознавали, где находятся и что делают, но чтобы все же боль не сумела заставить их потерять голову. Такое заклятье требует совсем немного магической энергии, но действие его поистине ужасно.
Насуада облизнула пересохшие губы. И снова обратилась к Оррину:
— Ты знаешь, скольких мы потеряли?
По телу Оррина снова прошла крупная дрожь. Он согнулся, зажимая рукой рану на бедре, и, скрипнув зубами, прорычал:
— Всего каких-то три сотни против… Сколько ты послала?
— Две сотни меченосцев. Сотню копьеносцев. Пятьдесят лучников.
— Плюс ургалы, плюс мой кавалерийский отряд… В общем, около тысячи. Против трех сотен пеших солдат в открытом поле! Теперь-то мы уничтожили их всех, но чего это нам стоило… — Король покачал головой. — Сколько наших погибло, мы узнаем точно, лишь пересчитав убитых, но, по-моему, погибло не менее трех четвертей. Немало погибших даже среди лучников. А от моей
