— Вот именно, Губитель Шейдов! Иногда я думаю, уж не удалось ли Гальбаториксу пленить даже наших богов и превратить их в своих рабов, но потом я смеюсь над собою и называю себя глупцом.
— Каких богов ты имеешь в виду? Может быть, тех, которым поклоняются гномы? Или тех, кого почитают кочевники?
— Разве это так важно, Губитель Шейдов? Бог — это бог, откуда бы он ни явился.
— Возможно, ты прав, — прошептал Эрагон.
Он уже отошел от тюфяка, на котором лежал тот воин, когда одна из целительниц потянула его в сторонку и сказала:
— Прости его, господин мой. Тяжесть ран совсем свела его с ума. Он все время бредит, рассказывает о каких-то солнцах и звездах, о каких-то сверкающих огнях, которые якобы видит. Порой нам кажется, что он знает такие вещи, которые ему и знать-то не следовало бы, но ты не обманывайся понапрасну: он все это черпает из рассказов других раненых. Им нечем особенно занять себя, вот они и рассказывают друг другу всякие истории, шепчутся, сплетничают, ну, ты и сам понимаешь. А что им, беднягам, еще остается?
— Не называй меня «господин мой», — сказал Эрагон, — я вовсе не твой господин. А этот человек, по-моему, совсем не безумен. Я не могу сказать точно, что он собой представляет, но он, безусловно, обладает некой необычной способностью. Если ему станет лучше или хуже, прошу тебя, дай об этом знать кому-нибудь из Дю Врангр Гата.
Лекарка поклонилась и сказала:
— Как тебе будет угодно, Губитель Шейдов. И прости мне мою невольную ошибку.
— Как он был ранен?
— Какой-то воин отрубил ему пальцы, когда он пытался рукой защититься от удара меча. А снаряд, пущенный из вражеской катапульты, раздробил ему голень, так что осталось только отнять ее. Те, кто был с ним рядом, говорят, что, когда в него попал тот снаряд, он сразу начал что-то кричать про свет, а когда его подобрали, то увидели, что глаза у него напрочь заросли бельмами. Даже зрачков уже видно не было.
— Ага… Ну что ж, спасибо. Ты очень помогла мне.
…Было уже темно, когда Эрагон и Насуада наконец вышли из палаток целителей. Насуада вздохнула:
— Ну вот, теперь и я могла бы выпить кружку медового напитка.
Эрагон кивнул, не поднимая глаз от земли, и они двинулись к ее шатру. Через некоторое время она спросила:
— Ты о чем думаешь, Эрагон?
— О том, что мы живем в странном мире, и мне здорово повезет, если я пойму хотя бы малую его часть. — Затем он пересказал ей свой разговор с тем раненым, и ее все это тоже чрезвычайно заинтересовало.
— Тебе бы надо рассказать об этом Арье, — сказала Насуада. — Она, возможно, знает, кто они такие, эти «другие».
У входа в ее шатер они расстались: Насуада пошла дочитывать очередной рапорт, а Эрагон с Сапфирой направились к себе. Возле палатки Сапфира сразу же свернулась клубком на земле, а Эрагон, усевшись с нею рядом, долго смотрел на звезды; перед глазами у него снова и снова вставали те раненые люди, которых он только что навещал.
И в ушах у него звучали те слова, которые сказали ему многие из этих людей: «Мы сражались за тебя, Губитель Шейдов».
24. Шепот в ночи
Роран открыл глаза и уставился на полотняный полог над головой.
Слабый серый свет царил в палатке, лишая предметы привычного цвета и делая их похожими на собственные тени. Рорана пробрала дрожь; холодный ночной воздух леденил кожу. Одеяло сползло, и он лежал, обнаженный до пояса. Натянув одеяло повыше, он заметил, что Катрины рядом с ним нет.
Она сидела у входа в палатку, завернувшись в плащ, и смотрела в небо. Распущенные полосы струились у нее по спине, точно темная трава.
У Рорана комок застрял в горле, когда он увидел ее там, такую хрупкую и беззащитную.
Накинув одеяло, он сел с нею рядом и обнял ее за плечи. Она прислонилась к нему, и он, чувствуя на груди тепло ее щеки, нежно поцеловал ее в лоб. Он молча смотрел вместе с нею на мерцающие звезды и слушал ее ровное дыхание. Ему казалось, что это единственный живой звук в окружавшем их сонном царстве.
Через некоторое время Катрина прошептала:
— Здесь даже звезды совсем другие, ты заметил? И созвездия другую форму имеют.
— Да. — Роран чуть передвинул руку, поудобнее обнимая ее за талию и чувствуя ладонью легкую припухлость ее живота. — Что тебя разбудило?
Она вздрогнула:
— Я думала.
— Вот как?
Она шевельнулась в его объятиях, и в глазах ее блеснул свет звезд, когда она посмотрела на Рорана.
— Я думала о тебе, о нас… и о нашем будущем.
— Не стоит ночью думать о таких сложных вещах.
— Скажи, теперь, когда мы женаты, как ты собираешься заботиться обо мне и о нашем ребенке?
— А тебя это тревожит? — Он улыбнулся. — Голодать вы уж точно не будете! Теперь у нас вполне хватит денег на безбедную жизнь. Да и вардены, я полагаю, всегда позаботятся о том, чтобы у родственников Эрагона был хлеб и кров, даже если со мной что-нибудь случится, так что у тебя и малыша всегда будет все, что вам необходимо.
— Да, я тоже в этом не сомневаюсь. Но что собираешься делать ты?
Роран внимательно вгляделся в ее лицо, пытаясь обнаружить причину подобного волнения.
— Я собираюсь помочь Эрагону завершить эту войну, а потом спокойно вернуться в долину Паланкар и вновь поселиться там, уже не боясь, что солдаты Империи придут, возьмут нас в плен и поволокут в Урубаен. Вот, собственно, пока что и все мои планы.
— Значит, ты будешь сражаться вместе с варденами?
— Ты же знаешь, что буду.
— Значит, ты и сегодня ввязался бы в этот бой, если бы Насуада тебе позволила?
— Да.
— А ты подумал о нашем ребенке? Неужели ты считаешь, что воюющая армия — подходящее место для новорожденного?
— Но сейчас нам негде спрятаться от Империи, Катрина. Некуда бежать. Пока вардены не сумеют одержать победу над Гальбаториксом, он непременно найдет нас и убьет. Или найдет и убьет наших детей или детей наших детей… И я уверен: вардены победят лишь в том случае, если
