особенно гордится ваша раса.
Кулл с минуту раздумывал, потом прекратил ковырять в зубах обломком кости и заговорил:
— Давным-давно жила на свете юная ургралгра по имени Магхара. И рога ее сияли, как полированный самоцвет, а густые волосы укрывали спину до самых бедер, и смеялась она так, что даже певчие птицы замирали от восторга на ветвях деревьев. Но красивой она не была. Наоборот, скорее уродливой. Ну так вот. Жил в ее селении также один рогач. Очень сильный. Он уже успел четверых убить в славном поединке и одержал победу еще над двадцатью тремя. Но хоть он уже и успел прославиться своими боевыми подвигами, пару он себе еще не выбрал, не нашел такой самки, которая стала бы матерью его детенышей. Магхара очень желала этого, но он в ее сторону даже не смотрел, считая ее уродливой. Он не замечал ни ее чудесных блестящих рогов, ни гyстых волос, ни звонкого смеха. И тогда Магхара, пребывая в ужасной тоске оттого, что этот герой не обращает на нее внимания, взобралась на самую высокую гору Спайна и оттуда стала взывать к великой богине Рахне, моля ее о помощи. Рахна — это наша богиня-мать, наша прародительница; это она научила нас прясть и обрабатывать землю, это она подняла над землей Беорские горы, когда пролетала над этими краями верхом на огромном драконе. И вот Рахна Золоторогая откликнулась на призывы Магхары и спросила, что ей нужно. «Сделай меня красавицей, о Великая Праматерь, сделай так, чтобы мой возлюбленный рогач счел меня достаточно привлекательной», — взмолилась Магхара. И Рахна ответила: «Тебе и не нужно быть красавицей, Магхара. У тебя блестящие рога, прекрасные длинные волосы и чудный звонкий смех. С такими достоинствами ты легко завоюешь любого рогача, который не настолько глуп, чтобы искать в самке одну лишь красоту». Но Магхара, распростершись перед богиней на земле, продолжала молить ее: «Нет, с другим рогачом я никогда не буду счастлива! Я должна заполучить именно этого. О, Великая Праматерь, прошу тебя, сделай меня красавицей!» И тогда Рахна с улыбкой спросила: «Ну а если я это сделаю, дитя мое. чем ты расплатишься со мною?» И Магхара пылко пообещала: «Я отдам тебе все, что ты захочешь».
Рахне очень понравился такой ответ, и она превратила Магхару в настоящую красавицу. И когда Магхара возвратилась в свое селение, то все поразились ее красоте, и тот рогач с радостью взял ее в свой дом, и у них родилось много детей, и они счастливо прожили семь лет. А потом Рахна явилась Магхаре и спросила: «Ну что ж, ты целых семь лет прожила со своим любимым рогачом, довольна ли ты своей жизнью? Счастлива ли ты?» И Магхара ответила: «О да! Я очень счастлива!» И тогда Рахна сказала: «Настал час твоей расплаты со мной». Она огляделась, увидела, какой у них хороший каменный дом, увидела старшего сына Магхары и сказала: «Вот этого я забираю». Магхара умоляла Золоторогую не забирать ее первенца, но Рахна была непреклонна. И тогда Магхара схватила дубинку своего мужа и ударила Рахну. Она надеялась убить богиню, но дубинка в ее руках разлетелась в щепки. А Рахна в отместку взяла да и лишила Магхару всей ее красоты, а сама улетела, прихватив с собой старшего сына Магхары. Она унесла его в свою обитель, где вместе с нею живут еще четыре ветра, и назвала его Хеграз. Она воспитала его и сделала величайшим из воинов, когда-либо попиравших землю своими ногами. А из судьбы несчастной Магхары каждому следует извлечь урок: с судьбой никогда не стоит бороться, иначе можешь потерять то, что тебе более всего дорого.
Эрагон смотрел на сияющий край рогатого месяца, только что появившегося на востоке над линией горизонта и молчал. Потом попросил:
— Расскажи мне о ваших селениях, Нар Гарцвог.
— Что ты хочешь о них узнать?
— Расскажи, что сам захочешь. Я многое узнал, когда Насуада поручила мне проверить твои мысли и мысли Кхагры и Отвека, но запомнил не так уж много — я ведь никогда этого сам не видел. И мне хочется получить какую-то целостную картину, как-то связать воедино все, что я знаю.
— Ну, я бы многое мог тебе рассказать, — пророкотал Гарцвог. В его тяжелом взгляде появилась несвойственная куллам задумчивость, и он снова принялся ковырять в зубах осколком кости. — У нас, например, есть такая традиция: мы вырезаем на бревне морду какого-нибудь горного зверя и вкапываем это бревно возле своего дома, чтобы оно отгоняло злых духов. Таких бревен может быть несколько. А иной раз кажется, что они оживают. Особенно если в наше селение входит какой- то чужак; он сразу чувствует, что глаза всех этих зверей, вырезанных из дерева, смотрят на него, следят за ним… — Осколок кости замер в пальцах ургала, потом снова заходил туда-сюда. — А над дверью каждого дома мы вешаем намну. Это полоса ткани шириной с мою вытянутую руку. Намна всегда разрисована яркими красками, и рисунки на ней рассказывают историю семьи, проживающей в этом доме. Только самым старым и самым умелым дозволяется украшать намну новыми рисунками или ткать новую намну, если старая повреждена. — Гарцвог вытащил изо рта кость и спрятал ее в ладони. — А в долгие зимние вечера те, у кого уже есть семья, трудятся все вместе над изготовлением семейного ковра. На эту работу уходит не менее пяти лет, так что к тому времени, когда ковер бывает готов, ты уже точно знаешь, правильно ли ты выбрал себе самку.
— Жаль, что я так никогда и не видел ни одного из ваших селений, — заметил Эрагон. — Они, наверное, хорошо укрыты, да?
— Они хорошо укрыты, хорошо укреплены и хорошо защищены. Немногие из тех чужаков, которым удалось увидеть наши селения, остались в живых и сумели кому-то рассказать об этом.
Пристально глянув на кулла, Эрагон спросил несколько более настороженно:
— А как это ты сподобился так здорово выучить наш язык, Гарцвог? У вас что, кто-то из людей жил в плену? Или, может, вы держите людей в качестве рабов?
Гарцвог спокойно посмотрел на него и не моргнув глазом ответил:
— У нас нет никаких рабов, Огненный Меч. Знание об этом я получил, когда проник в мысли тех людей, с которыми сражался; а потом я поделился этими знаниями с другими рогачами из моего племени.
— Ты ведь немало людей убил, верно?
— Так ведь и ты убил немало ургралгра, Огненный Меч. Именно поэтому мы и должны быть союзниками, иначе моя раса не выживет.
Эрагон скрестил руки на груди.
— Когда Бром и я выслеживали раззаков, мы проезжали через Язуак, селение на берегу реки Нинор, и видели, что все его жители убиты, а их трупы свалены в кучу на центральной площади. И сверху в эту кучу было воткнуто копье, на котором висело тельце пронзенного насквозь грудного младенца. Это было самое ужасное зрелище, какое мне когда-либо доводилось видеть. И это ургалы убили всех этих людей.
— Еще до того, как у меня появились рога, — отвечал Гарцвог, — мой отец отправился в одно из наших селений, укрытое среди западных отрогов Спайна, и взял меня с собой. И когда мы туда добрались, то обнаружили, что все жители этого селения уничтожены — их пытали, жгли огнем, а потом прирезали. Это жители Нарды, узнав о появлении в тех краях ургалов, внезапно напали на наше селение, собрав большой вооруженный отряд, и никому из наших спастись не удалось… Да, мы любим войну больше, чем все другие народы, это истинная правда, Огненный Меч, но эта любовь к войне с давних времен не раз становилась причиной нашей гибели. Наши самки не считают рогача подходящим женихом, если он не доказал своего мужества в бою и не убил, по крайней мере, троих врагов. А какое упоение испытываешь во время битвы! Какую радость! Такой радости нам не дает ничто другое на свете! Но, несмотря на страсть к подобному проявлению доблести, мы прекрасно знаем о своих недостатках и понимаем: если мы так и не сумеем перемениться, Гальбаторикс попросту перебьет нас всех до единого, особенно если ему удастся покончить и с варденами. Кстати сказать, и ты сам, и Насуада ведь тоже будете продолжать убивать ургалов, если одолеете этого предателя с языком змеи, этого Гальбаторикса. Или я неправ, Огненный Меч?
Эрагон лишь коротко кивнул в ответ.
— Вот видишь. А потому не стоит и вспоминать о прошлом, о совершенных когда-то ошибках — это не принесет добра ни вам, ни нам. Если мы так и не сумеем забыть о чудовищных преступлениях прошлого, совершенных обеими нашими расами, мира между людьми и ургралгра никогда не
