33. Поцелуй меня покрепче
Проснувшись, Роран высвободился из объятий Катрины и сел на краю постели. Он зевнул, протер глаза и посмотрел на бледную полоску света, отбрасываемого костром, горевшим недалеко от входа в их палатку. Голова у него гудела от усталости; казалось, в ней не осталось ни одной стоящей мысли. Рорану стало холодно, однако он продолжал совершенно неподвижно сидеть в прежней позе.
— Роран? — сонным голосом окликнула его Катрина и, приподнявшись на локте, коснулась его рукой, погладила по плечу, скользнула ладонью по спине, но он ни на что не реагировал. — Ляг, поспи. Тебе надо отдохнуть. Ведь скоро снова в поход.
Он, не оборачиваясь, покачал головой.
— Что случилось? — встревожилась Катрина. Она тоже села рядом с ним на постели, накинув на плечи одеяло, и прижалась своей горячей щекой к его плечу. — Тебя беспокоит, кто будет твоим новым командиром? Или куда Насуада пошлет вас на этот раз?
— Нет.
Она с минуту молчала, потом заметила:
— Каждый раз, когда ты от меня уезжаешь, у меня такое ощущение, словно обратно ко мне ты возвращается не весь, а только частично. И вообще, ты стал каким-то мрачным, задумчивым, молчаливым… Если хочешь, можешь рассказать мне все о том, что тебя беспокоит, ты ведь сам знаешь, мне все можно рассказать, я не испугаюсь. Я ведь дочь мясника, и потом я не раз видела, как мужчины гибнут в бою.
— Хочу ли я рассказать тебе об этом! — горестно воскликнул Роран. — Да я об этом даже думать не хочу! — Он задохнулся, сжимая кулаки. — Настоящий воин не должен испытывать подобных чувств.
— Настоящий воин, — сказала Катрина, — идет в бой не потому, что хочет, а потому что должен. А тот, кто жаждет войны, кто наслаждается смертью своих противников, это не воин, а чудовище какое-то! И не имеет значения, какую славу он успел стяжать на поле брани. Никакая слава не искупит подобной злобности, того, что этот человек похож скорее на бешеного волка, готового с одинаковой легкостью порвать и врагов и друзей. — Она ласково отвела ему волосы со лба, потом нежно погладила его по затылку; по шее. — Ты как-то сказал, что «Песнь о Гёранде» нравилась тебе больше всех прочих сказаний, которые исполнял Бром, что именно поэтому ты предпочитаешь идти в бой, вооружившись молотом, а не мечом. А помнишь, ведь Геранд тоже ненавидел убивать? Помнишь, как сильно ему не хотелось снова браться за оружие?
— Да, помню.
— А все-таки он считался величайшим воином своего ремени! — Катрина, нежно взяв Рорана за подбородок, повернула его лицом к себе, так что ему пришлось посмотреть ей прямо в глаза. — А ты, Роран, величайший воин из всех, кого я знаю! И среди варденов, и где угодно еще!
Во рту у него сразу пересохло, и он растерянно просил:
— А как же Эрагон или…
— Они не обладают и половиной твоей доблести, милый. Эрагон, Муртаг, Гальбаторикс, эльфы… все они идут в бой, бормоча свои заклятья. Их мощь, конечно, превосходит нашу. Но ты-то ведь просто человек, — и она поцеловала его в нос, — и ты встречаешь врага лицом к лицу, обладая всего лишь двумя руками и двумя ногами. Ты не владеешь магией, но именно ты одолел Двойников. Ты, конечно, ловок и силен, но лишь в пределах человеческих возможностей, и все-таки ты, не колеблясь, напал на раззаков, проникнув в их логово, и освободил меня из темницы.
Роран, с трудом проглотив комок в горле, возразил:
— Но Эрагон защитил меня волшебными чарами.
— Ну и что? Теперь-то они уже не действуют! И кстати, в Карвахолле тебя никакие чары не защищали, но ты и тогда раззаков не испугался!
Роран промолчал, и она продолжала:
— Ты всего лишь человек, не более того, но ты совершил такие подвиги, на которые ни Эрагон, ни Муртаг, по-моему, неспособны. И для меня ты — самый великий воин в Алагейзии! Никто в Карвахолле не решился бы на то, на что решился ты, чтобы вытащить меня из Хелгринда.
— Твой отец решился бы, — заметил Роран.
И почувствовал, как она вздрогнула и прошептала:
— Да, он, наверное, смог бы… Но ему никогда не удалось бы убедить остальных оставить свои дома и последовать за ним, как это сделал ты. — Она еще крепче прижалась к мужу. — Знай: что бы с тобой ни случилось, где бы ты ни оказался, я всегда буду с тобой, всегда буду принадлежать только тебе.
— А больше мне ничего и не нужно, — сказал Роран, заключая ее в объятия. Потом прибавил со вздохом: — И все-таки мне бы очень хотелось, чтобы эта проклятая война наконец кончилась. Я хочу снова пахать, сеять, собирать урожай! Труд земледельца — тяжелый труд, зато честный. А убивать людей… Что ж, в этом я не вижу ни чести, ни особой доблести. Это вроде воровства… когда чужие жизни крадешь. Нет, человек в здравом уме никогда не должен к этому стремиться.
— И я то же самое говорю.
— Вот именно. — И Роран с большим трудом заставил себя улыбнуться. — Ох, зря я наваливаю на тебя свои проблемы и беды! Все забываю, что у тебя и своих забот предостаточно. — И он погладил ее округлившийся живот.
— Твои беды и проблемы — это и мои беды и проблемы, ведь мы муж и жена, — тихонько сказала Катрина и ткнулась носом ему в руку.
— И все-таки кое-чем ни с кем не стоит делиться, — возразил Роран, — особенно с теми, кого любишь.
Она чуть отстранилась от него, и он увидел, как погасли ее глаза, они как-то сразу стали тусклыми и беспомощными — так бывало всегда, когда она вспоминала о застенках Хелгринда.
— Да, — прошептала она, — ты прав. Некоторыми своими бедами ни с кем делиться не нужно.
— Ладно, не принимай этот разговор слишком близко к сердцу. — Роран снова притянул к себе свою молодую жену и стал нежно ее баюкать в объятиях. Сейчас он искренне сожалел о том, что Эрагону «посчастливилось» найти в горах Спайна яйцо Сапфиры. Через некоторое время, когда Катрина обмякла в его объятиях и, похоже, даже задремала, да и его тоже покинуло былое напряжение, он наклонился и поцеловал ее в изгиб шеи. — Поцелуй меня покрепче, и давай ляжем. Мне бы надо выспаться. Все-таки я здорово устал за эти дни.
Катрина рассмеялась и крепко поцеловала его, и они снова улеглись в постель. Снаружи, за стенами палатки, стояла тишина, было слышно лишь, как непрерывно журчит вода в реке Джиет, проникая даже в сны Рорана, и ему начинало казаться, что он стоит на носу корабля рядом с Катриной, смотрит в разинутую пасть огромного водоворота Кабанье Око и думает: «Разве можно это преодолеть?»
