— А тебе обязательно лететь в Эллесмеру? — спросила она. — Нельзя ли просто выйти на мысленную связь с твоими менторами, как только вы преодолеете те защитные барьеры, что окружают лес Дю Вельденварден? Это здорово сэкономило бы время, а один-два дня могут сыграть решающую роль…
— Не знаю. Но попробовать можно.
Насуада на секунду прикрыла глаза и сказала очень тихо, словно вдрут охрипнув:
— Может быть, мне удастся оттянуть выход к Фейнстеру дня на четыре… Можешь, если тебе так уж надо, лететь в Эллесмеру. Или не лететь… Решай сам. Если все же полетишь, оставайся там столько, сколько нужно. Ты прав: если ты не найдешь способ одолеть Гальбаторикса, у нас не будет надежды на победу. Но все же постоянно помни, на какой огромный риск мы пошли; помни о том, сколькими жизнями варденов мне придется пожертвовать, чтобы выиграть для тебя время; помни о том, сколько варденов неизбежно погибнет, если нам придется начать осаду Фейнстера без тебя.
Эрагон кивнул; лицо его было бледно и сурово:
— Я все понимаю и обо всем буду помнить.
— Надеюсь. Но не медли! Лети скорей! Сапфира, лети быстрей ястреба, не теряя ни одной лишней секунды! — Насуада коснулась губ кончиками пальцев и послала воздушный поцелуй Эрагону и Сапфире. — Счастливого вам пути! И удачи! Боюсь, что вновь мы встретимся лишь на поле битвы.
И она исчезла из виду. Эрагон снял чары, и вода в чаше опять стала прозрачной.
42. У позорного столба
Роран сидел очень прямо и смотрел куда-то мимо Насуады, разглядывая складку в углу ее красного шатра.
Он чувствовал, что Насуада изучающе смотрит на него, но не желал встречаться с нею взглядом. В течение долгого времени, прошедшего в полном и мрачном молчании, он изучал и обдумывал все возможные и весьма скверные последствия своего поступка, и от напряжения у него стучало в висках. Очень хотелось покинуть этот душный шатер, выбраться наружу и глотнуть свежего прохладного воздуха.
— Ну и как мне с тобой быть, Роран? — спросила наконец Насуада.
Он еще сильнее выпрямился.
— Как тебе будет угодно, госпожа.
— Великолепный ответ, Молотобоец. Только он ни в коей мере не способен разрешить ситуацию. — Насуада отпила вина из кубка. — Ты дважды нарушил прямой приказ капитана Эдрика, однако, если бы ты этого не сделал, ни он, ни ты, да и никто из вашего отряда не остались бы в живых, и я так и не узнала бы, что у вас там произошло. Впрочем, твой успех не искупает твоей вины. Ты ведь и сам понимаешь, что совершил воинское преступление и обязан понести наказание, если мы хотим сохранить дисциплину в наших войсках.
— Да, госпожа. Она нахмурилась:
— Будь ты проклят, Молотобоец! Если бы ты не был братом Эрагона и если бы твое ослушание дало иные результаты, я бы недолго думая приказала тебя повесить!
Роран нервно сглотнул, представив себе, как на горле затягивается петля.
Средним пальцем правой руки Насуада принялась барабанить по подлокотнику своего трона, все ускоряя ритм. Потом перестала стучать и сказала:
— Ты хочешь и дальше сражаться вместе с варденами?
— Да, госпожа, — не задумываясь, ответил Роран.
— И какое наказание ради этого ты готов понести? Роран не стал особенно раздумывать:
— То, которое мне полагается, госпожа. Напряженное выражение исчезло с лица Насуады. Она кивнула, похоже, вполне удовлетворенная этим ответом.
— Я надеялась, что ты именно так и ответишь. Традиции и опыт прошлого дают мне только три варианта. Во-первых, я могу тебя повесить, но не повешу… по множеству разных причин. Во-вторых, я могу приказать нанести тебе тридцать ударов плетью и изгнать из рядов варденов. И в-третьих, наказать тебя пятьюдесятью ударами, но оставить здесь.
«Ну, пятьдесят ударов — это немногим больше тридцати», — подумал Роран и, собравшись с мужеством, спросил:
— А пороть меня будут прилюдно? Насуада удивленно приподняла бровь:
— Твоя гордость в данном случае значения не имеет, Молотобоец. Наказание должно быть суровым, чтоб и остальным неповадно было так поступать, а потому оно, конечно же, будет прилюдным. Если бы ты хоть вполовину был таким умным, каким представляешься, то и сам должен был понимать, нарушая приказ Эдрика, что последствия этого будут весьма малоприятными. Выбор, перед которым ты сейчас оказался, очень прост: либо ты остаешься с варденами, либо покидаешь своих друзей и семью и дальше идешь один, своим путем. Итак, что ты решил?
Роран гордо вскинул голову. Его разозлило, что она снова спрашивает о том, что он уже пообещал ей.
— Я никуда не уйду, госпожа Насуада. И не так уж важно, сколько плетей ты прикажешь мне дать; все это такая ерунда по сравнению с тем, что я уже пережил, потеряв дом и отца.
— Тут ты прав, — тихо промолвила Насуада. — Пятьдесят плетей с этим трудно сравнить. Один из магов, Дю Врангр Гата, будет наблюдать за экзекуцией, а потом подлечит нанесенные тебе рубцы. Но до конца залечивать твои раны он не станет, да и тебе запрещается обращаться к кому-то за лечением.
— Ясно.
— Экзекуция состоится, когда Джормундур сумеет собрать здесь большую часть воинов. А до того ты будешь оставаться под стражей в палатке возле позорного столба.
Роран был доволен уже тем, что не придется ждать дольше и неизвестно сколько дней жить в мрачном ожидании публичного наказания.
Он поклонился Насуаде, и она, махнув рукой, отпустила его.
Повернувшись на каблуках, Роран вышел из шатра. Двое стражников тут же заняли места справа и слева от него и молча повели его через весь лагерь к маленькой пустой палатке рядом с почерневшим позорным столбом, установленным на небольшом пригорке за пределами лагеря.
Столб был шесть с половиной футов в высоту, и у его верхнего конца имелась перекладина, к которой наказуемого привязывали за руки и которая вся была покрыта царапинами, оставленными ногтями тех, кому довелось тут получить свою порцию плетей.
Проходя мимо столба, Роран заставил себя не смотреть на него и побыстрее нырнул в палатку. Единственным предметом мебели там была расшатанная табуретка, на которую он и сел, стараясь дышать размеренно, чтобы поскорее успокоиться.
Прошло несколько минут, и снаружи послышался топот множества ног, звяканье оружия и доспехов — это вардены собирались вокруг позорного столба. Роран тут же представил себе эту многотысячную толпу, в которой наверняка будут и его односельчане из Карвахолла. Сердце у него тревожно забилось, на лбу выступила испарина.
Прошло еще с полчаса, и в палатку вошла колдунья Трианна. Она велела
