вполне возможно, мне еще ничего и не удастся. Остановить действие чар, когда заклинание было сформулировано столь невнятно… Это по меньшей мере сложно, Насуада. А как ты посмотришь, если я предложу тебе вот что…
— Что именно?
— Будь честна с Эльвой. Объясни ей, как много она значит для варденов, и спроси, не согласится ли она сама и впредь нести это свое бремя ради всех нас. Она, возможно, откажется; она имеет на это полное право, но если она откажется, то характер у нее совсем не тот, на какой мы могли и хотели бы в данном случае положиться. А если она твое предложение примет, то сделает это по своей собственной доброй воле.
Чуть нахмурившись, Насуада кивнула:
— Я завтра же поговорю с ней. Тебе бы тоже стоило при этом присутствовать, чтобы помочь мне убедить ее и снять свое проклятие, если убедить нам ее не удастся. Приходи ко мне в шатер через три часа после восхода солнца. — И с этими словами Насуада выскользнула наружу в освещенную факельным светом ночную тьму.
Значительно позже, когда свечи стали уже догорать и деревенские жители начали постепенно расходиться по домам, Роран крепко взял Эрагона за локоть и отвел в дальнюю часть палатки, поближе к Сапфире, чтобы никто не мог их услышать.
— То, что ты раньше рассказывал о Хелгринде, это и есть вся правда? — спросил он.
Эрагону казалось, что в руку ему вцепилась пара железных клещей, а не пальцы брата. Глаза Рорана смотрели твердо, но где-то в глубине их читалась боль и неожиданная уязвимость.
Эрагон выдержал его взгляд.
— Если ты доверяешь мне, Роран, то никогда больше не задавай подобных вопросов. Это тебе знать совершенно необязательно.
Но, уже говоря эти слова, Эрагон испытал глубокое чувство неловкости: ведь ему приходилось скрывать от Рорана и Катрины не только существование Слоана, но и то, что Слоан остался жив и отправился через всю Алагейзию в леса Дю Вельденвардена. Он понимал, что этот обман необходим, но все-таки лгать брату было неприятно. На мгновение ему даже захотелось все рассказать Рорану, но затем он вспомнил, по каким причинам решил не делать этого, и прикусил язык.
Роран колебался; лицо его по-прежнему казалось встревоженным; затем, скрипнув зубами, он выпустил руку Эрагона и сказал:
— Я тебе верю. В конце концов, для этого ведь и существует семья, верно? Для доверия.
— Да. и еще для того, чтобы убивать друг друга. Роран рассмеялся и потер пальцем кончик носа:
— И для этого тоже. — Он расправил свои мощные округлые плечи и невольно принялся массировать правое — эта привычка осталась у него еще с тех пор, как раззак укусил его. — У меня есть еще один вопрос.
— Да?
— Окажи мне… любезность. — Сухая усмешка тронула его губы, и он пожал плечами. — Я никогда не думал, что буду говорить с тобой об этом. Ты ведь моложе меня, ты едва достиг возраста взрослого мужчины, и ты мой двоюродный брат.
— О чем ты? Перестань ходить вокруг да около!
— Я говорю о нашей свадьбе с Катриной, — сказал Роран и вскинул голову. — Ты поженишь нас? Мне это было бы очень приятно, но я пока что ничего ей об этом не говорил, хотел сперва заручиться твоим согласием. Я знаю, что Катрина была бы не просто польщена, но и счастлива, если бы ты согласился сочетать нас браком.
Эрагон был настолько удивлен, что утратил дар речи. Наконец, заикаясь, он ухитрился выдавить из себя:
— Но почему я? — И тут же торопливо прибавил: — Я, конечно, с радостью сделаю это, но… почему все-таки именно я? Я уверен, что Насуада, например, тоже с радостью согласится вас повенчать… Или король Оррин, настоящий король! Да он с удовольствием возглавит эту церемонию, особенно если это поможет ему завоевать расположение варденов.
— Я хочу, чтобы это сделал ты, Эрагон, — сказал Роран и хлопнул его по плечу. — Ты — Всадник: кроме того, ты единственный мой кровный родственник, оставшийся в живых; Муртаг не считается. Я даже представить себе не могу кого-то еще завязывающим священный узел на моем и ее запястье!
— Ну хорошо, я готов, — сказал Эрагон. И Роран так крепко его обнял, что у него перехватило дыхание. И как только брат ослабил свои медвежьи объятия, спросил: — А когда? У Насуады есть для меня какое-то поручение. Я пока не знаю, в чем там дело, но догадываюсь, что это займет у меня достаточно много времени. Так что… может быть, в начале следующего месяца, если события позволят?
Роран как-то сразу понурился и упрямо помотал головой, точно бычок, продирающийся сквозь колючий кустарник.
— А если послезавтра?
— Так быстро? А это не чересчур поспешно? Ведь и времени-то подготовиться почти не будет. Люди подумают, что так делать не годится.
Роран снова распрямил плечи, вены у него на руках надулись, так сильно он сжимал и разжимал пальцы.
— Тут дело такое… оно отлагательств не терпит. Если мы как можно быстрее не поженимся, у наших старух будет куда больше возможностей для сплетен, чем мое нетерпеливое желание поскорее сыграть свадьбу. Ты меня понимаешь?
Эрагон, правда, догадался не сразу, но, догадавшись, он уже не смог удержаться и ухмыльнулся во весь рот. «Роран-то собирается стать отцом!» — подумал он и, все еще улыбаясь, сказал:
— По-моему, понимаю. Ладно, тогда послезавтра. — И сердито заворчал, когда Роран снова по-медвежьи его обнял, поскольку, чтобы освободиться, ему пришлось долго колотить его по спине.
Выпустив его, Роран, улыбаясь, сказал:
— Ну, теперь я перед тобой в долгу. Спасибо тебе, брат. Пойду поделюсь этой чудесной новостью с Катриной. Обещаю, мы постараемся сделать все возможное, чтобы свадебный пир получился на славу. Я непременно сообщу тебе точное время, когда мы с ней все решим.
— Вот и отлично.
Роран уже двинулся в обратную сторону, когда вдруг резко повернулся и, раскинув руки в стороны, словно хотел обнять весь мир и прижать его к груди, вскричал:
— Эрагон! Я женюсь!
Эрагон со смехом махнул ему рукой:
— Да ступай уж, дурачина! Она ведь тебя ждет.
Как только за Рораном опустился полог палатки, Эрагон вскарабкался на спину Сапфире и тихо окликнул:
— Блёдхгарм? — Эльф бесшумно, как тень, выскользнул из тени на свет, и его желтые глаза вспыхнули, точно уголья. — Мы с Сапфирой немного полетаем. Встретимся возле моей палатки.
Блёдхгарм поклонился и сказал:
— Хорошо, Губитель Шейдов.
Затем Сапфира подняла свои могучие крылья, пробежала по земле шага три и, подпрыгнув, взлетела над рядами палаток, которые так и заколыхались от поднятого ею ветра. Сильно и часто махая крыльями, она поднималась все выше, и движения ее тела были столь мощными, что Эрагон
