Спасителя.
Сейчас, правда, я горько жалел, что наставники нашего факультета так мало времени отвели изучению борьбы с ведьмачеством. Не слишком-то хорошо идти в бой, имея о противнике лишь самое общее представление.
И всё-таки мне повезло. Истоптав каблуки на узких пастушьих тропах вокруг Кривого Ручья, я случайно наткнулся на поросль мандрагоры. Два кустика оказались выкопаны – не вырваны, а именно выкопаны, аккуратно и со всеми предосторожностями, а ямки старательно прикрыты дёрном и листьями. Я обнаружил следы, только обыскав каждую пядь земли, ободрав себе локти и колени. Но результат того стоил – ведьма выкопала корешки совсем недавно, а это значило, что в ближайшие три дня она просто обязана пустить эти корешки в дело, иначе они напрочь потеряют все свои свойства.
Оставалось только выяснить, где ведьма возьмёт дрова – ведь для её костра годится далеко не всякое дерево. Конечно, у неё мог иметься запас, она вообще могла использовать уголь – но, если я хоть что- нибудь смыслю в ведьмах и их повадках, для растопки требуется молодое, живое дерево – тоже своего рода мучительно и жертвоприношение. С точки зрения здравого смысла разжигать костёр сырой щепой выглядит так же несуразно, как и попытки тушить огонь соломой но у этих ведьм ведь всё шиворотнавыворот, не как у людей. Даже одежду они, говорят, носят наизнанку когда творят своё волшебство.
В Академии учили, что ведьмы могут использовать для разжигания своих костров либо можжевельник либо лесной орех – из-за их природных магических свойств. Не жалея себя, я облазил чуть ли не всю округу, помечая каждый орешник и каждую можжевеловую поросль. Работал как проклятый, однако именно это и дало результат – сработала несложная магическая ловушка, расставленная в одном из отдалённых оврагов, на гребне которого, среди редких сосен, как раз и высились могучие заросли можжевеловых кустов.
Теперь мне оставалось только следовать за ней, разумеется, не забывая обновить ту незримую магическую привязь, на которой она оказалась. Следовать и брать с поличным, в момент свершения чёрного обряда, но, разумеется, до того, как проклятая успеет причинить кому-либо вред. Особенно если ей всё-таки удастся украсть ребёнка.
Путь через Нарн на сей раз оказался не из трудных. Эльфы в изобилии снабдили путников всем необходимым до людских поселений Эгеста – более чем достаточно. Сугутор вслух мечтал о настоящей бане, куда он немедленно отправится, как только они окажутся в цивилизованных, как он выразился, местах.
– Эти, эльфы-то, они ведь не понимают, – доверительно сообщил он Фессу. – Бывало, подкатишься к ним, скажешь – мол, помывку бы для отряда устроить, запаршивел народ, мучается, а они только плечами пожмут. Им-то что, к ним грязь, похоже, вообще не пристаёт или они от неё магическим образом избавляются.
– Кто смывает свою грязь – тот смывает своё счастье, – ответил гному восточной пословицей орк.
– Как же, – проворчал Сугутор. – Ну и пусть я смою все своё счастье, лишь бы от меня так не воняло.
Поадд величественно пожал могучими плечами – мол, мы выше этих мелочей жизни.
Как бы то ни было, путники через три дня подошли к границам Нарна. Лес изменился, стал ещё гуще, неприступнее, враждебнее. Наваленные тут и там деревья казались специально возведёнными преградами – острые сучья, словно копья, смотрели на восток, откуда мог появиться враг. Узкая тропка, похоже, сама по себе была наделена какой-то магией – она словно бы исчезала за спинами путников. Найти дорогу назад они бы уже не смогли.
Однако наряду с этими угрюмыми признаками близкой и неспокойной границы стали встречаться и более приветливые места – обширные росчищи посреди вековых боров, поля, небольшие, в три-четыре двора, деревушки, колодцы, огороды, всё как полагается.
– Тут эльфы беглых тяглецов на землю посадили, – объяснил всезнающий гном. – Бежит народишко из Эгеста, ох, и бежит же! А что ему, народишку-то, ещё делать, когда чуть только сболтни что небогоугодное – враз донесут и в застенок тебя, на дыбу, само собой разумеется. А там уж во всём признаешься – и что Тьме поклонялся, и что людей ей в жертву приносил, и что души смущал злоумышленным прельщением. А эльфам, глянь-кось, только того и надо. Дают землю, дают обзаведение – только работай. Правда, хлеб приходится чуть ли не даром отдавать – ну так многие в Эгесте и это не имели. Сбегли только что не в исподнем – хотя, слышал я, и такие приходили, в одном исподнем то есть. Может, остановимся, передохнём? Я вон гляжу, там никак банька топится?..
– Не время, – отрезал Фесс. – Париться да нежиться станем, когда из Нарна выберемся. Мы ж по следу Дикой Охоты идём, Сугутор, или ты не понял? Она ведь не так просто возникла, её наслал кто-то, кто-то того призрака разбудил, из неведомой могилы выдернул – и послал убивать. Эваллё всех нас спас, если хочешь знать, на себя гада отвлек – и тот им насытился, нас уже не тронул.
Сугутор нахохлился, засопел, словно здоровенный чайник на углях.
– Оно, милорд мэтр, как бы в понятности полной и сам я не забуду эльфа Ирдиса поминать, пока жив, – да только та история-то уже позади, мёртвого не воротишь, будь он даже хоть трижды эльф. Вот я и думаю – в Эгесте нам, как ни крути, надо работу искать, потому как стыдно на эльфийские подачки пить- гулять.
– Да ты ж сам только и знал, что на их серебро в эгестских кабаках гулял! – ехидно заметил Прадд. Гном немедленно взбеленился:
– На свои гулял! На кровные! Топором да щитом взятые! Честную плату пропивал, не милостыню!
– Тогда чего ж это золото с собой тащишь? – отпарировал орк. – Бросил бы в ручей какой или селянам бы бедным отдал. Избёнки-то неказистые, кривенькие, думаю, не так уж сладко тут естся и пьётся, под эльфийской-то рукой. Крыши, эвон, все соломенные, низкие, топят, глянь, по-чёрному, скотина небось с детьми вперемешку, чтобы не замерзла.
– Будет вам, будет! – Фесс остановил рассвирепевшего гнома, похоже, уже готового кинуться в драку. – Из Нарна нам надо убраться как можно скорее. След у Дикой Охоты широкий, торный, думаю, прямиком нас к тому затейнику, что наслал её, и приведёт. Выберемся из леса – обещаю, Сугутор, будет у нас время собой заняться. Пару дней вы мне нужны не будете – пока не разберусь, что к чему.
– Как же, мэтр, не нужны мы вам будем! – скептически хмыкнул гном. – Здесь, в Эгесте, такие бароны, что им только дай – на ходу подмётки срежут так что уж нет, никуда мы вас не отпустим. Верно, Прадд?
– Угу, – тотчас же подтвердил орк. В этих делах – что касалось безопасности Фесса – они не ссорились Границу Нарна они прошли глухой ночью. Бароны, видно, сами изрядно побаивались непокорного леса, потому что на самом его краю понатыкано было немало сторожевых башен, окружённых вполне приличными рвами и частоколами. В единую систему это конечно, свести ещё не успели, однако, судя по рассказам Сугутора, к этому дело шло.
Обмануть бдительность дозорных труда не составило. Эльфы не нападали первыми, они только защищались, а если наступали, то использовали совсем иное оружие, нежели привычные обитателям здешних мест копья и стрелы.
Сплошной лес уступил место чуть всхолмленной равнине, плавно повышавшейся к северу, где неприступной стеной поднимался, защищая нежные земли от губительных ледяных ветров, Железный Хребет.
Путники одолели примерно четыре мили от границы баронских засек и оказались на широком, наезженном тракте, где свободно смогли бы ехать в ряд аж целые три телеги – подобной роскошью могла похвастаться только Империя Эбин, да и то лишь возле столицы.
Ничего удивительного в этом не было – в Эгесте жил трудолюбивый народ, а Железный Хребет не оскудел ни рудами, ни лесом, ни пушными зверями. Свою долю дани платили и Нарн, и Вечный лес на восточной границе Эгеста; торговые караваны ходили далеко на юг, вплоть до Кинга Ближнего, жадно скупавшего пушнину; с ним соперничал в любви к роскоши Салладор, разбогатевший на своём красном золоте, кое-кем называвшемся «земляной кровью».
Казалось бы, живи не хочу. Но нет – именно здесь, в Эгесте, Империи Эбин и в Аркине, тяжёлая длань Святой Инквизиции ощущалась сильнее всего. Равно каралась и ересь, и незаконное волхвование; отцам экзекуторам не приходилось жаловаться на нехватку работы. Некроманту Фессу предстояло убедиться в этом воочию.
Выбравшись на тракт, трое путников повернули на юг – там у дороги в некотором отдалении тускло
