легче – у него толстая стёганая рубаха, надетая под латы. А Тайде… в легком кургузом плащике.
– Гвин… мы вернулись? Неужели?..
– Мы вернулись, – нежно произнес Император, обнимая Дану свободной рукой. – Это наш мир. Всё кончилось. Всё позади. Мельин ждет нас.
Она зябко передернула плечами, ещё теснее вжимаясь в его бок и пряча голову от порывов ледяного ветра. Тяжелые доспехи Императора были сейчас холодны, словно сама смерть, но Тайде этого словно не замечала.
Сразу за их спинами тяжело колыхался маслянистый белый живой туман Разлома. Туман жил своей собственной жизнью, и плевать он хотел на двух жалких двуногих, неведомым образом вырвавшихся из его цепких объятий. Разлом не был хищником. Он не ведал, что такое «поражение». Он просто жил – и ждал. Уверенный в конечной своей победе, если только к залитой белесым студнем бездне применимы подобные слова. Он словно усмехался в спины двум случайно спасшимся. От меня вы всё равно не уйдёте, казалось, говорил он.
Вокруг расстилались выбеленные снегом валы, хаотичное нагромождение смерзшихся до крепкости камня земляных глыб, кое-где ещё торчали скелеты мертвых деревьев. Разлом не признавал вблизи от себя никакой иной жизни, кроме своей собственной.
– Идём, Тайде, идём, – Император осторожно потянул Дану вперед. – Нам тут нечего делать. Идём, надо добраться до легионеров…
– Он нас так просто не отпустит, – прошептала Сеамни, оглядываясь и с испугом глядя на чудовищную пасть пропасти. – Он пойдет за нами… и в один прекрасный день настигнет.
– Почему бы ему не сделать этого прямо сейчас? – усмехнулся Император. – Честное слово, не стоит ждать так долго. Эй, Разлом! Слышишь меня? Не трать даром время! Посылай своих, кто там у тебя есть! Я замерзаю, в самую пору помахать мечом!
– Не смейся, – Тайде по-прежнему говорила шёпотом. – Не смейся над ним. Он могуч… очень могуч. Просто он пока ещё не сознает себя. Но когда осознает…
– Тогда и будем разговаривать, – отрезал Император. И тотчас же одним мягким движением оттолкнул девушку, выхватывая клинок, – о, смотри, кажется, он ответил!
Разлом и в самом деле ответил. Маслянистая поверхность белесого моря заколыхалась. С чмокающим, хлюпающим звуком вверх взметнулся длинный язык, словно притаившаяся в глубине исполинская ящерица попыталась проглотить неосторожную муху.
– Прыгай! – рявкнул Император, размахиваясь клинком.
Язык тумана лопнул возле самой поверхности. Взлетевшая вверх белесая клякса рассыпалась на множество мелких брызг.
– Славно, славно, – прошипел Император, отступая на шаг. – Значит, ты меня всё-таки слышишь. И тебе не нравится, когда обижают. Хорошо, учтём. Тайде! Идём.
И ветер, словно помогая двум измученным странникам, стал как будто бы утихать.
В воздухе густо кружились снежинки, мягкими холодными лапками касались лиц. Двое – человек и дану – шли прочь от проклятого места, туда, где должны были гореть огни и стоять дозором легионеры Империи.
Низкие серые тучи без малейших разрывов затягивали небо. Сеяли и сеяли мелким снежком, словно как могли пытались помочь несчастной, израненной земле. Словно старались хоть так прикрыть страшный и уродливый шрам, рассёкший некогда благодатные земли Мельинской Империи.
Здесь, вблизи Разлома, чудовищная рана дышала теплом и снег таял, не в силах зацепиться, не в силах охладить горячие, словно воспалённое тело, камни. Но тёмная полоса нагой земли относительно быстро кончилась, снег властно распахнул свои белые крылья, укрывая всё вокруг. В былые времена тут уже должна была стоять стража, уцелевшие в бойне с Радугой легионы Империи, не жалея сил, копали рвы и насыпали валы, строили частоколы и возводили сторожевые башни, стараясь хоть так отрезать «тварям Разлома» (как правило – уродливо-ожившим земляным глыбам) дорогу в нутряные имперские земли. Император в своё время придавал этому очень большое значение.
Вал и ров они скоро увидели. Но частокол, что шёл по вершине вала, явно пребывал в забросе и небрежении – завалился набок, исчезли целые заплоты по шесть-семь саженей. Невдалеке смутно виднелся сквозь снежную хмарь и муть нагой скелет сторожевой вышки – без крыши, ограждения и лестницы.
– Легата – разжаловать, – сквозь зубы проговорил Император. – Он у меня пожизненно лагерные отхожие рвы чистить станет. Центуриона – выгнать без пенсии. Манипулу – расформировать и разослать по дальним крепостям. Некому без меня бить стало, что ли?
– Гвин, Гвин, погоди, – как обычно, вступилась Сеамни, просительно кладя ладошку на сгиб его локтя. – Погоди, ну что ты сразу – сплеча рубить? Ты ж не знаешь, что тут случилось. Может, несчастье какое. Погоди. Не гневайся.
– Когда ты просишь, то и гневаться не могу, – сквозь силу улыбнулся Император. – Хотя за такие дела…
– Погоди. Погоди, – уговаривала его Сеамни. – Не горячись. Давай сперва выберемся отсюда. Выберемся, оглядимся… а судить и карать всегда успеешь.
– Ты так же добра, как и прекрасна, и так же прекрасна, как и добра, – улыбнулся Император.
– Нет, – зябко повела плечами Тави, и лицо её на миг сделалось совершенно мёртвым. Император знал – она вновь вспоминает Мельин, свою краткую бытность Thaide, Видящей народа Дану и те поистине ужасные деяния, сотворённые ею в опьянении мощью Деревянного Меча. – Не хочу… чтобы ты потом мучился, как я.
Всё, что мог сказать или сделать Император, – это обнять свою данку и покрепче прижать к себе.
Глубоко проваливаясь в рыхлый, неслежавшийся снег, они двинулись прочь. Их выбросило в мёртвой, безжизненной полосе, отделявшей гноящийся шрам Разлома от незатронутых земель. Нигде – ни одной живой души. В кружащейся снежной мгле – ни огонька, и под ногами – ровный, чистый снег. На нём не отпечатались даже звериные следы. Не говоря уж о человеческих.
Откуда-то вновь взялся ветер, завыл, закружил поземкой, швырнул в глаза пригоршни секущей снежной крупы. Сгибаясь и прикрываясь плечом, Император почти нёс на себе Сеамни, не слишком представляя себе, куда же он, в сущности, направляется. В
…Им повезло. Оставив позади примерно пол-лиги, они натолкнулись на полуразрушенную небольшую казарму – по приказу Императора такие возводились через определённые промежутки для отдыха дежурной смены наблюдавших за Разломом легионеров.
Распахнутая дверь сиротливо покачивалась на одной петле. Внутри всё оказалось разграблено – ни припасов, ни снаряжения. Одно хорошо – печка была цела, и под навесом нашлись дрова. На полке осталось огниво и трут; вскоре в закопчённом зеве весело затрещал огонь. Разумеется, сторожка промёрзла настолько, что согреть её по-настоящему удастся только к следующему утру; но, во всяком случае, у них есть крыша над головой.
Император кое-как забил распахнутые окна, в ход пошли обломки тяжёлых деревянных лавок.
Сеамни свернулась клубочком у печки, чуть ли не обвиваясь вокруг неё.
– Что здесь могло случиться, Тайде?
Дану покачала головой. На агатово-чёрных волосах медленно таяли слезы последних снежинок.
– Не знаю, Гвин. Но чувствую горе. Горе и беду.
– Это я и сам чувствую, – проворчал Император. – Что-то вырвалось из Разлома?
Он задал вопрос, сам уже понимая, что скорее всего ничего подобного не случилось. Разлом оставался
– Хотел бы я верить, что ты выбрал правильно, – невольно прошептал Император.
Тем временем Сеамни взялась за дело. Губы её сжались, щёки с каждым мигом становились всё белее и
